Открываю для себя новое имя: писатель АЛЕКСАНДР ПОТЕМКИН. Открываю его повести (Москва, издательский дом «ПоРог»).
«Стол». 2004. Серия «Мастер-класс». В знак серии – круг – вписано еще одно, тематическое, обозначение, прямое указание – кто есть кто: БЮРОКРАТ. Ключ. Отмычка. Пароль. Вход. Все равно в служебные апартаменты – только через секретаршу Любовь Попышеву. Предположим, нас впустили.
Итак, кто же он, этот бюрократ, главный герой повести «Стол»? Может, и внимания нашего не достоин, может, скука одна бюрократическая? Не то, что предыдущая повесть «Игрок» (2003), анонсированная как остросюжетная и приключенческая. Ключ: АВАНТЮРИСТ. Захватывающая авантюра – шулерство с игральными картами, афера с ограблениями в пассажирском поезде «Ростов – Москва», с переодеваниями, реалити шоу и т.д. – сразу же втягивает тебя в железнодорожный роман, аж до самой непредвиденной (читателем) остановки: пожалуйте, Арзамас. На входе в поезд – бравый молодой проходимец Юрий Алтынов, на выходе – какая-то экзотическая персона Бенито Котти!
Увы, портрет кабинетного бюрократа в интерьере с портретом «главы государства» не сулит ничего подобного.
Чиновник Дульчиков, Аркадий Львович – столоначальник «одного из отделов очень важного российского министерства», на нем «ведомственный китель с погонами и генеральской звездой государственного советника третьего ранга».
У чиновника патологическая любовь к своему дубовому Столу (в сновидении – столешница Дуська, изменница), к своему доходному месту на четвертом этаже госучреждения: «окно на Маросейку», «в пятистах метрах от Администрации Кремля». Это его «стержень жизни».
Перед началом приема посетителей Дульчиков произносит, словно заклятие: «Держи в руках честь стола!» - и страстно целует его. Эта ритуальная, почти сексуальная процедура в повести подчеркивается и повторяется. Даже секретарша Любаша ПОпышева таких бурных чувств не вызывает, в отношениях с нею – никакой эротики, обычная формальность, необходимость. Стол – возбуждает. Ради его спасения, укрепления, незыблемости нипочем не откажешься от притязаний-приставаний «экзота» с наклонностями к «альтернативным чувствам», Потому что этого инспекторишку Кузякина рекомендовал сам «господин Жаслупин», вышестоящий чиновник. А «прожектирует одно значительное лицо из самого Министерства культуры». Надо быть поласковей, а не то столу грозит опасность: «Отнимут, точно отберут! Сил у них много».
Нет, напрасные сомнения – завлекательный роман, то есть повесть, а любовный-то роман у чиновника Дульчикова. Еще какой роман! Высшей пробы – просто сверхфизиологическая, вернее, зоологическая любовь к миллионам, золотым запасам, и своему «светлому будущему» где-нибудь на Западе – при банковских счетах и причем премудро нажитом капитале. Хотя вообще-то ярый патриот, а не грабитель с большой дороги. И даже про себя, изнутри, думает патриотично и насквозь видит своих посетителей: «Они денег зарабатывают ворох. А как дурят-то государство, как унижают матушку Россию!» За их страшный грех и ему их «потрясти» не грех, а правое дело.
Действительно, клиенты Дульчикова не простые смертные. Вот директор Соф-кого завода, «пройдоха высшей гильдии» Семен Семенович Махахорин, на котором «пробу негде ставить». Дак всего за двести пятьдесят тысяч долларов его еще и от акциза освободить! Тот в свою очередь спекулирует русской патриотической идеей: «Сколько храмов разрушено прежним режимом, какое количество священников было замучено извергами. Но где взять деньги для воскрешения святынь?» И жалуется: «Что за порядки вводит этот Мреф?» (Не нужно особой проницательности, чтобы заметить во всех трех повестях Александра Потемкина именные указатели-перевертыши, как литературные, так же и реальные; довольно распространенный эффектный и эффективный прием, художественно-публицистический; однако нам, читателям, интересно, кто кого изобличает, кто кому кем приходится, так сказать, «идеологически»; туда же и предполагаемые писательские псевдонимы – то ли светлейший князь Таврический, то ли бывший военный разведчик с тридцатилетним стажем, «полковник» Донской, защитник «русскоязычной» бабульки за рубежом.
Внутренний монолог пройдохи Махахорина также весьма красноречив: «Может, мне повезет в самое короткое время стол у Дульчикова отобрать? У этого взяточника! У пожирателя чужих идей! У грабителя русского человека!»
Среди «клиентов» чиновника и господин Вадбольский из Дворянского Собрания – просит избавить от проверки, «якобы князь Нарицын прикарманил огромные суммы»; и депутат Подхолюзин, напоминающий киношного гангстера, - требует (!) не искать нарушений на Баргузинском деревообрабатывающем комбинате, где «весь коллектив как один проголосовал за нашу партию», а он, Дульчиков, уж не «яб-ник» или«с-вец!»; и «лицо кавказской национальности» Мамедов, который кормит в своем ресторане задаром, чтоб не трогали, всю бесчисленную рать нужных людей: «милиция ходит, пожарные ходят, участковые ходят, санэпидемстанция ходит, охрана природы ходит, ЖЭК ходит, прокуратура ходит, Статистическое Управление ходит, …налоговая инспекция ходит, борьба с наркотиками ходит, Дума ходит, Совет Федерации ходит, автоинспекция ходит…»
Да что за время на дворе? Наше будущее с гипертрофированным бюрократически-чиновничьим укладом? (Писатель предупреждает?) Или прекрасный сон, мечта чиновника-«государственника»: «Я выпотрошу капиталы этих сволочей! Перемещу деньги из их шелковых карманов на мои оффшорные счета»!? Сон или явь, - у писателя настоящее время. На одной странице даже календарное: «вторник, двадцать третье декабря 2003-го года». На другой замечено, что «2004-й год требовал от московской элиты утонченности манер и стиля». Да вы повнимательней посмотрите с самого начала. На краю стола у чиновника специально для посетителей (и читателей) – опознавательный предмет: «газета с сообщением о продлении задержания под стражей известного господина Х-кого». Неправильного, в отличие от действующих лиц. «Плохо делился! Таких людей российский мир не уважает. /…/ Живешь – давай жить другим. А то президентом захотел стать… Если делиться не научился, то как в президенты-то?»
Как во Власть над людьми? Как Вверх, хотя бы и падая вниз вместе с несгораемым столом из подожженного министерства? Или сбегая из Недригайловской детской колонии (читайте, если хотите, Свидригайловской), как Василий Караманов из философской повести «Я»...