Роман «Соло Моно» выходит в год столетия Революции 1917-го года – нет сомнения, что в нем тоже содержится тот революционный конструкт, который двигал и художниками той поры. Жажда нового, фантастические футуристические проекты страстного деятеля начала XX века через сто лет нашли у А. Потёмкина «продолжение». И не только в виде интеллектуальной утопии, – в романе есть реальная научная «плоть». В нем размещены новейшие идеи разных областей науки, дана острая критика современного состояния мира, а также – злободневная публицистика. Автор смело включил в роман статьи (их пишет герой), актуальная всеохватность которых, быть может, еще через сто лет много скажет жаждущему знания потомку о политических и гуманитарных «буднях» начала XXI века. Напечатав три статьи внутри романа на русском, и тут же дав переводы на испанский, английский, немецкий и китайский языки, автор этим приемом вынес роман вообще за скобки принятых литературных норм. А изящные китайские иероглифы смотрятся тут совершенно эстетски.
Перед нами интеллектуальный роман.
Перед нами тотальный роман.
В ожидании Соло Моно
Мне запомнилась реклама американской кампании, страхующей жизнь: «Это – первый день жизни, которая вам еще осталась». Звучит почти нагло. Беспардонно бросается в лицо обывателю напоминание о том, что жизнь есть всего лишь «движение к концу». А смерть, в сущности, «лишена содержания». Вот этот самый мировой обыватель, коллективный герой и станет вторым «действующим лицом» романа «Соло Моно». А первым? Первым, центральным, героем-идеей будет Федор Михайлович Махоркин (в каждом потемкинском романе есть «достоевская рефлексия», и хотя этот роман совершенно глобалистский по эстетике, «национальная родинка» на его «лице» все же осталась.).
Огромную мировую идею («свою максиму») – создание сверхразумного, сверхмощного интеллекта «человека нового типа», имя которому «Соло Моно» – продумывает и наконец-то решает воплотить в жизнь тот самый Махоркин, фамилия которого звучит несколько нелепо для такой суперзадачи. (Вообще у Потёмкина образы главных героев часто иронически снижены, а внешнее их убожество сильно и намеренно преувеличено).
Интеллектуальное создание (на основе реальной биологической матрицы) хорошо тем, что его не будут одолевать желания «гомо сапиенса» – «половой инстинкт, желание убивать, гордыня, алчность, чревоугодие». В Соло Моно (как, впрочем, и в самом герое, подготовившего свой разум для такого фундаментального эксперимента) не будет никакой «отвратительной природной порчи, внесенной в биокупаж … стихийными мутациями».
Соло Моно – это существо, полностью занятое интеллектуальным рациональным содержанием, и напрочь лишенное каких-либо чувственных «разнузданных желаний»: «Соло Моно фактически стало частью моего собственного существа; кроме идеи создания жителя Вселенной, в голове моей ничего нет и быть не может».
Соло Моно «должен быть бесполым сверхсуществом». Оно (он) – «хозяин Вселенной», «новый бог», «новый житель вселенной», подобным которому станет и будущий человек. Он – фантастический кумир, в котором будут радикально исправлены все «погрешности природы». (С помощью нано-пико-фемтопинцета и сборщика атомов можно будет «собирать» «нового человека» – и как бы фантастично это не звучало, такую задачу сегодня тоже решают ученые, создавшие уже «сборщики атомов»).
Соло Моно – это явление «созидательного разрушения», при появлении которого в точь так же не учитываются «категории морали», как и при эволюции Вселенной (ведь нынче никто не печалится о «пещерном человеке» и его 15 HIC, – полагает герой). И тут Александр Потёмкин дерзко предлагает интеллектуалам, украшенным нобелевскими премиями, менять ориентиры. Вместо популярного IQ как измерителя интеллекта, предлагает новый показатель HIC – «эйч ай си» – higher intelligence consciousness – с предельным значением 200. Таким образом, HIC – единица высшего выражения сознания.
Соло Моно будет обладать интеллектом в 25 тысяч HIC («эйч ай си»), но «не станет этим пользоваться для корыстных и криминальных целей». Хотя, конечно, мировой обыватель общаться с таким сверхсуществом не сможет – слишком разный интеллектуальный ранжир. Впрочем, с Богом нынешний обыватель, как мы знаем, может общаться, а вот с всемогущим Соло Моно – нет.
«Все сбудется! Потому, что это нужно Вселенной!», – уверенность героя вполне тотальна.
В общем, вся эта история с проектированием Соло Моно развертывается в сознании путешествующего Махоркина – роман написан монологически, практически как разговор с самим собой, в нем нет даже абзацев, и каких-либо вообще композиционных делений. Герой движется с севера на юг страны, т.к. на юге находится потенциальный спонсор грандиозного мирового проекта. Спонсор откажется финансировать проект, и Махоркин тут же «переведет» свое сознание с помощью примитивного «Боярышника» в иную плоскость и в мир иной, предварительно написав честное «Письмо ученым» об опасности создания искусственного интеллекта.
Путешествие сознания закончится вполне традиционным и очень человеческим вопросом: так есть ли что-то ТАМ, по ту сторону нашего мира и жизни? Если ожидание Соло Моно – это бегство в бессмертие, то финал романа только подтверждает, что есть даже в таком фантастическом пораженце и путешественнике как Махоркин предчувствие и предвестие Того, Кто больше и Соло Моно.
В пьесе С. Беккета «В ожидании Годо» тоже рассказывается история двух бродяг, проводящих дни в томительном ожидании Годо. Мир им представляется «чудовищной неразберихой», а Годо – некой упорядочивающей его силой. Но гораздо важнее, что само это ожидание становится «универсальной моделью человеческого существования».
Мне представляется, что Соло Моно – идея того же плана. И если русское ухо в Годо слышит бесконечно длящийся Год, то в соединении Соло + Моно (критическое усиление «одного», «единственного») передается как степень надежд героя (Махоркина), так и, смею, предположить, уверенность автора романа в пронизывающим наш мир моногамном ожидании тотального изменения человека. Впрочем, ухо улавливает и другое имя – еврейского царя Соломона, что переводится как шалом — «мир», в значении «не война», или шалем как «совершенный», «цельный». Идея зашкаливающей единственности и отдельности ассоциативно сопрягается с совершенным…
И такое «совершенное» не может не быть не спорным.
Мировой обыватель
Он назван в романе «сивомасковцем». Назван именем маленького городка (поселка городского типа) Сивая Маска (республики Коми), откуда происходит по рождению герой Махоркин, отказавшийся ради своей идеи Соло Моно от любых радостей жизни – «рвать ягодки, читать Пушкина, влюбляться в Машеньку, рожать детей» (от семьи и товарищества, от любви, счастья). Так что его душа для такого рода «гостеприимства закрыта, даже заколочена крупными гвоздями…». Презрение к человеку и человеческому в себе, – тоже отличительная черта героя (тут автор ухватил актуальный тренд современной культуры вообще).
По сути, перед нами «перевернутое монашество» (по типу «черной мессы») – самоограничение, самодисциплина, аскетизм, но … без Бога. Зато – с Соло Моно…
Именно сивомасковский обыватель как мировой тип станет тем «внутренним оппонентом» Махоркина, наблюдения за жизнью которого и привели героя к полному отказу от живой жизни с её всяческими радостями, да наслаждениями (но, конечно, и горестями, и бедами) – с одной стороны, и к страстному желанию внедрить в мир «совершенного» Соло Моно с фантастическим HIC, – с другой (при этом он сам готов сам себя «чистить» и пересоздавать «под Соло Моно». (В сивомасковце нет никаких национальных особенностей; а название – Сивая Маска – выбрано иронично-точно, и даже несколько театрально. Ну как тут не вспомнить «Золотую Маску» нашей культуры, так самоуверенно и без достаточных, на мой вкус, оснований противостоящей всякой «Сивой Маске»!)
Сивомасковец в романе – это «единица измерения» современного мирового мещанина-потребителя, его интеллектуальной ограниченности, его нравственной невзыскательности. Сивомасковец распространен (и довольно плотно) по лицу всего земного шара. Сивомасковец «испорчен» стихийными вековыми природными мутациями, а потому в нем доминируют «половой инстинкт, желание убивать, гордыня, алчность, чревоугодие и прочее. …Одно из самых уязвимых его мест – это разнузданная гиперсексуальность... Меня жутко раздражает эгоизм граждан Сивой Маски. Моя жена, мой дом, моя собака, моя зарплата... Вся реальность становится в их сознании некой собственностью …В форме аллегорий им насаждают политические и нравственные доктрины, которые совершенно не согласуются с природными возможностями сивомасковцев. Например, тысячелетние призывы делать добро …остаются гласом вопиющего в пустыне». Конечно, для сивомасковцев Соло Моно «будет выглядеть как опасный супермонстр, однако ни при каких обстоятельствах оно не станет вредить им, насмехаться над их интеллектуальной беспомощностью. А если возникнет необходимость, даже окажет поддержку и помощь. Естественно, в необузданном веселье, в разгуле утробных развлечений, в пиршестве, в сексуальной истерии, характерных для времяпрепровождения моих сограждан, он не участник. Все это чуждо высокому интеллекту»… [Выделено мной. – К.К.]
Но, с точки зрения сивомасковца и наш герой, не обладающий ничем «своим», и не ценящий то, что «ценят все» – абсолютный пораженец (не случайно, в финале путешествия так его и назовет отказывающийся финансировать проект бизнесмен Пенталкин – тоже из породы сивомасковцев).
Если же говорить о тех героях, что встречаются Махоркину во время путешествия по России, то все они – тот «несовершенный мутационный продукт» (убивец, вздорные бабы, горькие пьянички, грубые мужики), который просто вопиет о необходимости интеллектуального усовершенствования (Потемкина критика не раз обвиняла в потакании идеологии сверхчеловека). Пожалуй, только одна иностранка из клуба «Индвидуалис» в некотором смысле работает на идею Соло Моно. Автор остроумно описывает идеологию аполитичности, акультурности, анаучности. (Члены этого мирового клуба «добровольно покинули цивилизацию»; их кредо – «отрешенность и индивидуализм: жить, ощущая себя частицей природы, а не частью социально-трудового ресурса, пусть даже успешного и эффективного общества»; они исключили «из своей жизни секс, амбиции обогащения, желание владеть имуществом», а на клубных встречах радуются только «сценам гармонии в одиночестве»).
Нет сомнения, что HIC этой дамочки – пропагандистки и последовательницы антицивилизации – выше всех прочих встретившихся персонажей, но и он не устраивает путешественника Махоркина…
Цивилизационный разгром
От отрицания сивомасковца как такового, герой романа, собственно приходит к тотальной критике современной цивилизации и учиняет своеобразный «цивилизационный разгром». И мотивы для него находит такие: «Разве может быть что-либо более страшным, более неприемлемым, чем счастливая и долгая жизнь в должности менеджера по продаже пылесосов, аквариумов, бензина? Торговца кафелем, фруктами, мылом? Или в получении удовольствия от наблюдения за игрой в футбол? Или от примерки и ношения модной одежды? Или от смакования венского шницеля? Тьфу! Тьфу! Гадость! Позор! Проснись, очнись, сивомасковец! Поставь перед собой по-настоящему грандиозные задачи, опережающие века стихийных мутаций! Выпрыгни из своей затюканной индивидуальности, освежи себя космическим ветром, чтобы снести оковы пошлой нынешней цивилизации…».
Александр Потёмкин расширяет литературное пространство романа тем, что наполняет его исторической памятью человечества. Эта память хранит как много боли и страданий, но и научных гипотез, мировых открытий. Как много проблем содержит в себе и современность – а истоки их, опять-таки, часто стоит искать в истории!
Статьи, написанные героем, и вмонтированные автором в роман, не лишены, действительно, свежести взгляда и точного называния болевых точек современности. Украина, Сирия, развал СССР, Кельн, беженцы, исламисты, коррупция… Но не ради простого узнавания читателем того, что «на слуху» герой пишет свои статьи «SOS: Где ты, моя религия?»; «Евросоюз, обновление стратегии!»; «Память – опасный провал». Его стратегическая задача иная – по сути, показать миру, что мир не понимает Мир, не видит своей «беременности злом». Если для Европы герой (и автор романа, надо полагать) видит выход в формуле «Единая Европа – Одно правительство, Один закон, Одна религия», то для всего мира – напоминание о забытом страхе перед ядерным потенциалом планеты. Если все типы агрессий (политическая, религиозная, социальная) захлестнули мир, то и отдельные страны – не спасутся. Человек же сегодня стоит «в очереди за жизнью», при том, что бесконечно разжигаются в нем «потребительская несдержанность, с жутким напором навязывающая бессмысленные товары! А ежедневные рекламные атаки на психику, которые при отсутствии необходимых финансов вызывают в массах комплекс неполноценности. А политическая конъюнктурная ложь, льющаяся из всех медийных источников! А мультикультурный радикализм, подавляющий национальное сознание!»…
Но, пожалуй, самый горький диагноз автора романа нашей цивилизации – это тотальное отсутствие установки на понимание и памятование; это «забывание и забвение» опыта истории (пример с национальной политикой в СССР очень тут показателен).
«Ад непонимания» – он жжёт страницы романа, от него вскипает сознание героя.
Дали сознания от Сальвадоро Дали
Сальвадор Дали – это третий герой «романа сознания» Александра Потёмкина. В сознании Федора Михайловича Махоркина постоянно возникают сюрреалистические картины «великолепного испанца» Дали (1904-1979). Это – «Аптекарь из Фигераса, не ищущий абсолютно ничего»; «Молодая девственница, развращаемая рогами собственного целомудрия»; «Геополитический ребенок, наблюдающий рождение нового человека»; «Предвестник смерти», «Ловля тунца», «Невидимый человек»; «Критически-параноидальное одиночество», «Нос Наполеона, превратившейся в беременную женщину, которая меланхолично прогуливает свою тень среди руин». Не случайно роман завершает (герой пишет «Предупреждение миру» об искусственном интеллекте) видение картины Дали «Максимальная скорость Мадонны Рафаэля» с рассыпающимся на «атомы» образом.
Именно с Дали в романе связаны праздники безумств главного героя, его рефлексии о коммунизме, развале стран и искривлениях мира. Именно Дали стал творческим резонатором того интеллектуального полета потёмкинского персонажа, который или открывает «чарующие звуки Вселенной», или во снах, «увитых иррациональными видениями», видит и себя «разъятым» персонажем, созданным фантастическим испанцем («я был весьма уверен, что выгляжу именно по-сальвадоровски»).
Собственно, роман Александра Потёмкина – это тоже картина Дали в слове. Бесконечное «путешествие в себе» героя романа, как и в истории человеческих интеллектуальных открытий, смотрятся примерно так же, как оплавленное, текучее время на фоне пустынного, «голого» пейзажа в работе «Постоянство памяти». Привычный порядок разрушен. Очевидное становится невероятным. И наоборот.
Способность А.Потёмкина к «предельному мыслительному содержанию» выдержать непросто (отчасти и по этой причине запрос на такую литературу – «лютый интеллектуальным террор», как сказал один знакомец – сегодня очень невелик).
Вечное ожидание своим героем Соло Моно писатель организует в линейной последовательности: день, ночь, дорога, цель. И всякий новый день начинается новым ожиданием, а ожидание постепенно превращается в невыносимое – в пытку сознания. Время, как и у Дали, развоплощено (его реальные очертания мы видим, по преимуществу, во «встроенных» в роман статьях, – своеобразная и крайне модная «публицистика.doc» получилась у автора). Повторение одних и тех же действий и мыслей героем романа создает эффект (опять же, как у Дали) опрокинутости в «вечность».
Дали и дали Потёмкин сомкнул.
Композиция романа – линейная структура, упирающаяся в запредельные пространства. И из этой устремленности читатель может сделать свой вывод. Или перед нами стрела пути, демонстрирующего полнейшую бессодержательность жизни. Или указание на то, что жизнь вечна и за «горизонтом».
Весь род людской (мировой обыватель, сивомасковец) собран в роман (в сознании героя). Он «стоит» и «смотрит», как «невероятный фокус умирания» мира, увиденный глазами Александра Потёмкина, для него все еще полон не смерти, но жизни. Ему все еще нравится «рвать ягодки, читать Пушкина, влюбляться в Машеньку, рожать детей». И совсем не бессмысленной видится череда жизней и смертей.
Читатель незаметно для себя переходит на сторону обывателя.
Писатель остается в привычном одиночестве, «меланхолично прогуливая» своего героя среди руин цивилизации.