Новый роман Александра Потёмкина «Соло Моно. Путешествие сознания пораженца» требует от читателя тех качеств, наличие которых современная литература, кажется, уже перестала подразумевать в своей аудитории, – интеллектуального мужества, честности перед лицом вызовов эпохи, способности выделять главное в калейдоскопе явлений. Да и не каждый готов просто потратить часть своего свободного времени – столь плотно занятого возвышающим и обогащающим сидением в соцсетях! – на «сеанс осознанного путешествия по граням внутреннего мира параноидального мыслителя», как сам автор характеризует чтение своего произведения…
Потёмкин-романист (надо сказать, что перу его принадлежит не только философская проза, но и, например, экономические исследования) всегда подчёркивал, что не гонится за читателями, а ищет понимающего собеседника. Очевидно, претензии критиков относительно несоответствия его художественных текстов критериям «современной качественной прозы» настолько «достали» писателя, что он предварил своё повествование предуведомлением: «Если уровень вашего HIC («эйч-ай-си», высшее выражение сознания, higher intelligence consciousness [новый способ измерения интеллекта, предлагаемый автором взамен традиционного IQ. – С.А.]) меньше, чем 100, то, пожалуйста, не приобретайте эту книгу – вряд ли вы получите удовольствие от ее чтения. В книге не рассматриваются вопросы любви и ненависти, а также отсутствуют криминальные истории и детективные ходы». Что же, всё по-честному! Только вот реальный уровень своего HIC (у Конфуция, Аристотеля, Ньютона, Достоевского, Эйнштейна, Дали – наивысший показатель, 200) можно хотя бы предположительно прикинуть, лишь дочитав роман до конца…
Взяв в руки книгу, следует иметь в виду, что это – необычное произведение, как по форме, так и по содержанию. Потёмкин стоит в стороне от «литературного мейнстрима». Известный критик Владимир Бондаренко не случайно назвал писателя «западник с русской душой». В его текстах отчётливо просматривается соединение европейского экзистенциально-рационалистического поиска с русской мистико-иронической традицией (обычно связываемой с именами Гоголя и Булгакова, но не менее ярко отразившейся в произведениях, скажем, А.Н. Толстого, В.В. Орлова). После ухода из жизни Юрия Мамлеева в 2015 году Александра Потёмкина по праву можно считать самым крупным представителем русского метафизического реализма.
Роман «Соло Моно» во многом продолжает линии, намеченные в более ранних сочинениях писателя («Изгой», 2003; «Мания», 2005; «Человек отменяется», 2007; «Кабала», 2009; «Русский пациент», 2012 и др.). Но – по сравнению, например, с «Кабалой» и «Русским пациентом» – в нём менее выражено фабульно-сюжетное начало. Открывший книгу с первых страниц погружается в поток интеллектуальной саморефлексии главного героя. Каким-то удивительным образом автору удаётся сделать монологичное повествование нескучным! В определённый момент у читателя возникает суггестивный эффект, и он начинает смотреть на мир глазами персонажа Потёмкина.
В романе есть и удивительно зоркие наблюдения над повседневностью, и неожиданные, парадоксальные повороты действия и даже – вопреки заявлению автора – криминальная история. Но при этом «Соло Моно» – абсолютно идеократическое произведение, целиком и полностью «выстроенное» вокруг главной идеи. Идея эта имеет глобальное, вселенское звучание; она связана с радикальным преобразованием жизни на Земле, а в будущем, возможно, и в Космосе… Но роман не является обычной для сегодняшней фантастической литературы безответственной утопией; порукой тому – личность автора.
Оговоримся сразу: главный персонаж, разумеется, не тождественен автору, но горизонт его размышлений задан интересами создателя романа и его личным опытом. А жизненный опыт у Потёмкина обширный и разнообразный. Он включает и журналистскую работу, и серьёзное бизнес-образование, и государственную службу на высших должностях, и преподавание в вузе, и занятие предпринимательством (с успешной реализацией проектов в различных сферах и странах), и глубокое знакомство с менталитетом жителей нескольких культурно-цивилизационных регионов (Грузия, Россия, Западная Европа, Китай, Монголия, Ближний Восток…).
Конечно, такой солидный бэкграунд определяет уникальность Потёмкина-романиста. Спросим себя честно: много ли в истории русской, да и мировой литературы, писателей, размышлявших о будущем мира и человечества не с позиции свободного мечтателя (в прекрасном жанре «разговор на облаке»), а проектно, конкретно, технологично? Много ли среди тех, кто пытался наметить или угадать контуры грядущего, людей, принимавших решения в бизнесе или государственном управлении? В истории русской словесности немало пророков. Может быть, нынешняя эпоха потребовала, чтобы слово обрёл менеджер? Впрочем, по степени пророческого пафоса иные пассажи «Соло Моно» не уступят самым вдохновенным утопиям – или антиутопиям – «Серебряного века».
Итак, о чём же это произведение? О попытке создания – ни много ни мало! – сверхсущества, призванного прийти на смену современному человеку. Или, точнее, о всепоглощающей вере не только в возможность, но и в неизбежность явления такого существа. Исповедником этой веры выступает главный герой, от лица которого и ведётся повествование – Фёдор Михайлович Махоркин (как часто бывает у Потёмкина, имя-отчество и фамилия, разумеется, говорящие!). Он уроженец посёлка Сивая Маска Республики Коми; здесь он ощущает себя изгоем среди земляков-«сивомасковцев», представляющих для него, по сути, всё человечество. Столь «музыкально» звучащее название, как Сивая Маска, да ещё в сочетании с описываемыми в романе таёжно-полярными реалиями, создаёт у читателя ощущение некоей фантасмагорической глухомани, места «на краю земли».
Однако, и это один из сюрпризов Потёмкина, при всех своих исканиях остающегося реалистом, Сивая Маска – совершенно «всамделишный» посёлок, станция на железнодорожной линии Котлас – Воркута. Случайно или нет – а в настоящем творчестве ничего случайного не бывает, всё подчинено мистике совпадений! – но автор избрал местом жительства героя населённый пункт, не только обладающий звучным и порождающим множество ассоциаций именем, но и историей, изоморфной истории большой страны.
«Топонимический словарь Республики Коми» (Сыктывкар, 1986) сообщает: «ойконим Сивая Маска происходит от прозвища первого жителя-охотника Сивей Мазка». «Сивей» означает, в общем-то, «сивый», то есть седой, а «Мазка» – уменьшительное от древнерусского имени Мазай. Жил, значит, когда-то в этих краях тёзка некрасовского героя… В 1930-1940-е годы посёлок был крайним лагерным пунктом по пути на Воркуту. В воспоминаниях историка Адды Войтоловской, оказавшейся в Сивой Маске с первым «политическим» этапом, немало страниц посвящено этому «пятачку земли между тайгой и рекой» на самом Полярном круге. «О Сивой Маске ходили самые жуткие легенды, одна страшнее другой. Но и то, что мы застали, было достаточно мрачно и совершенно не приспособлено для человеческого житья», - свидетельствует мемуарист[1]. Позднее через посёлок прошла железная дорога; в 1950-е годы он даже получил статус «пгт». Здесь пасли большие стада северных оленей, а из совхоза «Горняк» сюда регулярно привозили бидоны со свежим молоком… И жутковатые, и обнадёживающие моменты в бытии Сивой Маски закончились вместе с советской цивилизацией. Сегодня это – обычный для Севера прозябающий «населённый пункт сельского типа» с примерно пятью сотнями жителей.
В родном посёлке Махоркин – изгой. Причина тому – социопатический тип его личности: он признаётся, что совершенно не нуждается в общении с земляками, равнодушен к противоположному полу, не имеет интереса к какой-либо работе. Его снедает одна идея: создание «нового или последующих видов», которые призваны прийти на смену ему самому и всему сообществу Homo sapiens: «Я упиваюсь лишь своими мыслями, рождающими идеальный новый нанокупаж Федора Михайловича».
Махоркин – гений-самоучка: свои знания он получил, проводя целые дни в местной библиотеке. Он равнодушен к «обыкновенной» красоте, но прекрасно ориентируется в сюрреалистических видениях Сальвадора Дали. Это не слишком привлекательный внешне и глубоко ущербный социально персонаж. К тому же, автор наделяет его явными симптомами маниакально-депрессивного расстройства; возбуждённо-эйфорическая интонация сменяется у героя вязко-подавленной. Но, думается, не случайно Потёмкин вкладывает важные идеи в уста столь малосимпатичного человека. Махоркин воплощает в современных условиях архетип юродивого, быть может – ветхозаветного пророка. А пророки и юродивые – если, конечно они подлинно призваны на своё служение – обычно не бывают респектабельными. Чаще всего они вызывают неприязнь…
Развитие сюжета начинается с того, что в какой-то момент к главному герою внезапно приходит недомогание, он ощущает физическую боль – экзистенциальный сигнал обострённой бытийственности и одновременно уязвимости существования, который как бы пробуждает его и направляет на путь действия. Главный герой отправляется с Крайнего Севера на далёкий юг, в Астрахань, где надеется встретиться с «крупным предпринимателем, героем медийных сводок» Тимофеем Пенталкиным. В его лице Махоркин рассчитывает обрести инвестора, который поможет осуществиться вселенскому мегапроекту. Дорога героя в Астрахань – это своего рода анабасис, восхождение к неведомому «гомо космикус»: «Итак, я выхожу на старт! Дорога длинная – интеллектуальное перерождение человека». При этом – и здесь проявляется одна из противоречивых черт натуры Фёдора Михайловича – современный странник-пустынник берёт с собой в путь планшет, будучи не в силах разорвать информационные связи с человеческим миром.
Основная часть романа посвящена путешествию Махоркина. По пути у него случаются разные встречи; но люди, которые ему попадаются, в большинстве выглядят как живые иллюстрации различных пороков и слабостей Homo sapiens. Потёмкин здесь отходит от фирменной черты своего стиля – достаточно подробно и ярко выписывать персонажей, проводя героя через галерею значимых образов, работающих на общую идею. На страницах «Соло Моно» лишь намечены такие, в частности, интересные образы, как историк, сознание которого реально живёт в разных эпохах; немка, в одиночку путешествующая по русским таёжным дебрям; загадочный человек на пне с телефоном, рассуждающий о границах Космоса… Читателю может «не хватить» проработанности второстепенных действующих лиц, но в логике романа это оправдано однозначностью вектора движения Махоркина и стремительностью его перемещения – при том, что двигается он пешком, ночуя под открытым небом и питаясь буквально «подножным кормом», преимущественно дарами леса. И эта, довольно фантастическая на первый взгляд, деталь, также оправдана логикой повествования. На протяжении всего странствия Фёдор Михайлович рассуждает о человеке как о хлипком создании, «биоинженерном проекте, хаотично созданном мутациями».
Читатель, вслед за героем и автором, убеждается в крайней ограниченности возможностей потомков кроманьонцев: «Сегодня порог выживаемости гомо сапиенс – температура плюс 57 градусов в течении 4-5 часов. А для слабых здоровьем – не дольше 1-3». Выдерживать долго высокие или низкие температуры, недостаток пищи и воды, иные физические лишения «сапиенсы» неспособны. Главный персонаж, не ставя перед собой такой задачи, всё же занимается исследованием и расширением границ возможного для людей. Он, подобно древнехристианским или древнеиндийским аскетам, сводит к минимуму внешнее потребление, имея преизбыток внутренней энергии духа и разума.
Здесь получается, что вопреки собственному мировоззрению (а возможно, и вопреки настроению автора) Махоркин самим фактом своего бескорыстного служения идее утверждает высшее духовное достоинство человека! Подобно тому, как революционеры-атеисты, идя на дыбу и на плаху «ради светлого будущего человечества», тем самым бессознательно утверждали реальность бессмертия: ведь никто не будет жертвовать жизнью ради конечного небытия.
Великая драма одновременной силы и слабости человека – одна из «вечных тем». Она обозначена ещё в Библии, где среди именований венца творения есть слова «энош» (слабый, немощный, болезненный) и «адам» (человек в трансцендентном смысле, «подобный Всевышнему» – «эдамэ ле-элийон», см. Ис. 14:14). Блез Паскаль в XVII веке задавался «проклятыми» вопросами «Почему знания мои ограниченны? Мой рост невелик? Срок моей жизни сто лет, а не тысяча?» и признавался, что его «ужасает вечное безмолвие этих бесконечных пространств», неведомых человеку и не ведающих о нём. Он находил утешение в том, что человек – «всего лишь тростинка, самая слабая в природе, но это тростинка мыслящая… пусть вселенная и раздавит его, человек всё равно будет выше своего убийцы, ибо он знает, что умирает, и знает превосходство вселенной над ним. Вселенная ничего этого не знает. Итак, всё наше достоинство заключено в мысли. Вот в чём наше величие, а не в пространстве и времени, которых мы не можем заполнить»[2].
В знаменитом стихотворении Гавриила Державина «Бог» (1784) высокий статус человека парадоксальным образом отменяется и утверждается бытием Божиим: «А я перед тобой – ничто… Ты есть – и я уж не ничто!». Слабый по своей физической природе, человек оказывается «поставлен в почтенной средине естества», замыкая своим существованием великую цепь творения, связывая физический и духовный планы бытия:
Я связь миров, повсюду сущих, Я крайня степень вещества; Я средоточие живущих, Черта начальна божества; Я телом в прахе истлеваю, Умом громам повелеваю, Я царь – я раб – я червь – я бог!
Но Фёдора Махоркина, пророка грядущего сверхсущества, вряд ли бы убедили державинские строки. Он не доверяет красивым и пафосным словам (хотя иногда начинает говорить сам с собой «высоким штилем), рассматривая свою миссию с позиций прагматических и материалистических. Надо сказать, что по отношению к себе самому герой настроен вполне критически: он – не первый в новой генерации, а, скорее, замыкающий прежний, уходящий в небытие, ряд поколений. Ему присуще даже упоение собственным ничтожеством, апокалиптический восторг от мысли о поражении рода человеческого. Недаром роман имеет подзаголовок «путешествие сознания пораженца». Кстати, не отсылает ли оно к заглавию книги о. Андрея Кураева «О нашем поражении», в которой рассказывается о неизбежности поражения христианства в земной истории (но не за её рамками!).
В своих рассуждениях Махоркин, прежде всего, исходит из принципиальной исчерпанности человека как природного явления: «свою вершину человечество уже миновало. Последние тридцать лет оно катится в бездну, набирая скорость». Синонимом современного подвида «человека разумного», обречённого на деградацию, становится понятие «сивомасковец». Это, в принципе, вполне в традиции антропологии: ведь и неандерталец, и кроманьонец, и денисовец, и гейдельбергский человек – все эти названия образованы от географических имён.
Что же в сивомасковцах вызывает наиболее сильную «тошноту» у главного героя? Обвинительное заключение, по сути, зачитывается в течение всего романа и имеет множество пунктов. Здесь и бездуховность, и «разгул потребительства», и тяготение к пошлым, массовым формам культуры, и лживость, и интеллектуальная ущербность, и предпочтение примитивных чувственных удовольствий «интеллектуальному оргазму». Едва ли не все сивомасковцы начинают «лопаться от важности», стоит им занять самую ничтожную ступеньку в социальной иерархии. Есть у них также немалое число иных грехов. Но вдруг у Махоркина проскальзывает, что в самом себе он ненавидит одну сивомасковскую черту – способность плакать. А в другом месте герой признаётся, что начал бы космическую трансформацию сивомасковца с того, что «лишил бы его пунктика в мозгу, вызывающего у сивомасковца желание петь!». Таким образом, у нашего претендента на роль создателя Соло Моно вызывает отторжение вся человеческая природа со всеми её эмоционально-душевными аспектами – но сам он, оказывается, не чужд таких «человеческих, слишком человеческих черт», как жалость и сострадание… Впрочем, не будем забегать вперёд.
Итак, Homo sapiens – отработанный этап космической эволюции. Причём – эволюции слепой, не просветлённой Божественным Промыслом. Здесь Фёдор Михайлович вроде бы размышляет, стоя на атеистической платформе – как мы позднее увидим, эта идеологическая твёрдость присуща ему не всегда. В голове у героя проносится: «Удивительно и непостижимо, на такое примитивное существо, каким является Федор Махоркин, ушло около 8 с половиной миллиардов лет или даже по другой версии, которая мне более симпатична, аж 27 миллиардов. Хаос – сила, но, видимо, медленная, нерасторопная и редко вполне позитивная».
Неразумную, медлительную природу можно – и нужно! – подстегнуть, подтолкнуть в нужном направлении: «Почему я сам вопреки природным хаотичным долговременным мутациям не в состоянии чудесным образом собрать нового супер-Махоркина?». Главный герой, таким образом, живёт по сути, той же верой, что вдохновляла мифологического Фауста и реального Мичурина (и, разумеется, многих других первопроходцев науки): «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у неё – наша задача. Человек может и должен создавать новые формы… лучше природы». Убеждённость в благотворных для Космоса перспективах развития человеческого разума и научно-технического манипулирования основательно поколеблена страшным опытом XX века. Сегодня она выглядит как минимум старомодно. В случае с Махоркиным перед нами вроде бы всё та же вера в захватывающие созидательные возможности разума и прогресса, только… уже без человека!
Тот, кто претендовал на статус венца творения, предстаёт порождением тёмных хаотических сил природы, и – «отменяется» самой природой, логикой развития Земли и Вселенной. Будущее принадлежит уже не «преображённому человеку», даже не «сверхчеловеку» в ницшеанском смысле, а – «новому существу», которое в сознании Фёдора Махоркина обретает, хотя и не сразу, имя – «Соло Моно, мой приёмный сын». Именно «приёмный» – потому что о зачатии в обычном смысле асексуальный главный герой не помышляет. Да и не смог бы, вероятно, несовершенный чисто биологический процесс гарантировать появление высшего создания! «Биоинженерная конструкция» людей «создана не разумом, а стихией, то есть, игрой случайностей, и в ней огромное, несметное количество генетических ошибок». Чтобы исключить возможность повторения сбоев, необходимо буквально собрать новое существо – по атому, по молекуле, по клеточке… Для этого Махоркин конструирует «наносборщик»- «нанопинцет».
Основная идея работы механизма описывается в романе, прилагается даже его схема. Всё это может показаться «отвязной» фантастикой, в духе впечатляющего эпизода из фильма Л. Бессона «Пятый элемент» (1997), в котором буквально соткали совершенное тело героини Милы Йовович... Однако Александр Потёмкин и здесь остаётся реалистом!
В 2000-х годах на свет появилось новое направление в генной инженерии – синтетическая биология. Сегодня ей занимаются уже более сотни лабораторий по всему миру. Совсем недавно учёным из Университета Джонса Хопкинса в Балтиморе под руководством Джефа Боке удалось добиться «порогового» результата – создать синтетический геном. Американские учёные получили пекарские дрожжи, треть генома которых – искусственная: из пяти хромосом были изъяты ДНК, с точки зрения исследователей нестабильные и ненужные для жизнедеятельности клеток. Как нетрудно догадаться, от дрожжей до человека дистанция велика, но проходима… Кстати, и до человека уже «дотянулись»: международная исследовательская группа под руководством Хуана Бальмонте уже выращивает стволовые клетки человека, пересаженные в эмбрионы свиньи – так изучаются новые возможности создания донорских органов.
Энтузиасты синтетической биологии хотят превратить генную инженерию в строгую дисциплину, которая позволит создавать организмы с заданными свойствами: например, специальные бактерии для выработки сложных лекарств. Стандартизация и комбинирование искусственных созданий; конструирование сложных живых систем, не существовавших прежде в природе, проектирование и программирование организмов – всё это давно уже не грёзы фантастов, а повестка дня прикладной науки[3].
Насколько она способна радовать и вдохновлять? Для приверженцев традиционалистских взглядов (к которым, в известной мере, относит себя и автор этого очерка), такое будущее выглядит кошмаром. Потёмкин, кажется, даже сознательно нагнетает апокалиптической жути. Соло Моно будет бесполым и даже безногим (!) существом – зачем рудиментарные конечности созданию, способному «перемещаться самому, без транспортной поддержки, а также перемещать другие существа и вещества»? Его главным качеством будет колоссальный интеллект, зашкаливающие показатели HIC.
Мечты о «приёмном сыне» закономерно и логично приводят Махоркина к богоборчеству – подобный привкус, надо сказать, ощутим во всех мифах о творении «сверхчеловека» или «параллельного человека» – от средневековых легенд о Големе и гомункулусе, до ницшевского Заратустры. «Федору Махоркину необходимо добиться, - признаётся себе герой, - чтобы мозг Соло Моно, моего приемного сына, в полной мере понимал и даже участвовал в проектировании окружающей реальности, проникся всем своим существом в процесс создания новых межзвездных конструкций и манипулировал сверхмалыми величинами, как, например, постоянная Планка. То есть непосредственно творил универсум». В другой раз герой заявляет: «Если ты не веришь, что ты и есть бог, то твой интеллект никак не выше 90 HIC».
С этим, воинственно-атеистическим, заявлением, нужно сопоставить другое высказывание Фёдора Михайловича – искажённую цитату из святого Афанасия Александрийского: «Бог создал человека для того, чтобы человек стал богом». Великим представителем патристики было сказано иначе: «Бог стал человеком, для того, чтобы человек стал Богом». Святитель Афанасий имел в виду, что Христос – Бог-Слово – вочеловечившись, открыл для каждого путь реального обожения, усыновления Богом. Махоркин не ведает Христа; но в этой неуклюжей, перевранной цитате – не звучит ли некий, пусть отдалённый и слабый, отзвук веры?
По мере развития повествования, сознание Махоркина проявляет всё более парадоксальные черты. В чём-то он оказывается близок к отвергаемой им первоначально «за ненадобностью» религии. Сам его проект Соло Моно обретает отчётливо альтруистические черты. Читатель может здесь быть полностью дезориентирован: как же так, ведь только что человечество обличалось, обвинялось во всех грехах, ему выносился приговор – и вдруг герой начинает искать «промежуточные технологии», чтобы продлить существование современного вида Homo sapiens. Или, в пророческом вдохновении взывает: «Проснись, очнись, сивомасковец! Поставь перед собой по-настоящему грандиозные задачи, опережающие века стихийных мутаций! Выпрыгни из своей затюканной индивидуальности, освежи себя космическим ветром, чтобы снести оковы пошлой нынешней цивилизации». И, по примеру многих пророков, осознаёт, что его «призыв звучит гласом вопиющего в пустыне»…
Герой колеблется от злорадства к состраданию к сивомасковцам. Будучи человеком параноидального склада, он рассылает по всему миру письма с предложениями решений общечеловеческих проблем. В частности, пытается побудить лидеров всех конфессий к сотрудничеству во имя деятельной помощи ближнему, ради искоренения войн и конфликтов. Можно было бы спросить Махоркина – а чего он так переживает из-за своих в конец обанкротившихся «сограждан»? А вдруг религиозные войны – всего лишь способ самоочищения Земли и Вселенной от тупикового, «нерентабельного» вида? Очевидно, ему – по крайней мере временами – по-настоящему жаль сивомасковцев!
Но главное, что не сразу раскрывается в размышлениях Махоркина: альтернативой радикальной трансформации человечества, то есть проекту Соло Моно, может стать победа нечеловеческого, машинного псевдосознания. Нас ждёт или светлое будущее непрерывной космической эволюции живого, совершенствующего себя разума, или всё та же деградация человека, но уже с вероятным его порабощением роботами. Альтернатива такова: «Соло Моно против мозг-машины». «Искусственный интеллект начнет конкурировать с ними, побеждать не столько умом, сколько комфортом, а этот тотальный сервис как раз и погубит человека», – пророчествует Махоркин. Сверхсущество будет в любом случае создано, но оно может быть не преобразованным человеком, а античеловеком, антижизнью: «у сивомасковцев есть противники, которые ни перед чем не остановятся. Это всемирно известные фирмы, основательно взявшиеся за создание искусственного интеллекта. Они намерены использовать не природные органические вещества, а пластик, металлы и прочую неорганику».
В дальний путь Махоркина толкают сугубо негативные эмоции: «Тьфу, как не хочется быть и оставаться человеком!». Но, приближаясь, вместе с героем, к финалу его анабасиса, читатель восходит от простого отвержения рода человеческого к признанию того, что некоторые черты этого промежуточного продукта эволюции достойны того, чтобы Соло Моно их усвоил и захватил с собой в галактическое странствие. Так, выясняется, что «новый супер-Махоркин» будет способен к «деятельной доброте». Известие о трагедии в Ницце, о последствиях варварской террористической атаки на Английской набережной, приводит героя к неожиданному выводу: «у Соло Моно сердце должно быть таким же впечатлительным, отзывчивым, богатым на оттенки чувств, восприимчивым к впечатлениям, как у сивомасковцев». И наконец, появление сверхсущества получает в сознании Фёдора Махоркина уже вполне религиозное, более того – христианское, сотериологическое осмысление: создание Соло Моно есть «искупление грехов сивомасковцев».
Таким образом, неоднозначность и даже парадоксальность в романе нарастают по мере приближения к развязке. Чтобы не создавать эффект спойлера для тех читателей, которые, возможно, рискнут отправиться вместе с героем Потёмкина в путешествие сознания, не будем раскрывать «чем всё закончилось». Отметим лишь, что Махоркину предстоит встреча и интересный, многое раскрывающий диалог с Тимофеем Пенталкиным, а затем – удивительная догадка-открытие и (возможное!) обретение ресурсов для создания Соло Моно в совершенно неожиданной сфере… От его примитивного, прогрессистского материализма не остаётся и следа; со всей очевидностью ему открывается преодолимость (и, в общем-то, условность) «магической стены», отделяющей реальное от ирреального. Финал романа можно понимать и как крах, и как победу Фёдора Махоркина. А в самом конце автор интригует читателя ещё одним многозначительным намёком…
Не исключено, что после завершения чтения этого странного манускрипта кому-то будет жаль расставаться с Фёдором Михайловичем; кто-то, напротив, вздохнёт с облегчением. Некоторые будут готовы славословить автора как провозвестника новой эры космического человека, а иные – испытают гнев и разочарование. Роман «Соло Моно» явно не вызовет единодушной оценки у читающей публики. Несомненно одно: перед нами – острый, памфлетный документ постхристианской эпохи; он одновременно и порождение современной культуры, и убедительное «свидетельство обвинения» на историческом процессе против неё, который, кажется, уже начат в высших сферах духа. Для тех, кто стремится самостоятельно сформировать объективную картину сегодняшней реальности и грядущих перспектив цивилизации, чтение текстов, подобных «Соло Моно» - обязательно; остальные, как и предупреждает автор, могут не беспокоиться.
Как писатель и мыслитель, Потёмкин давно отвергнут либеральной тусовкой. Думается, причины этому – не столько идеологические, сколько экзистенциальные: явное несоответствие формата его творческой личности ожиданиям «демократической интеллигенции». Можно предположить, что идеи его нового романа вызовут отторжение и у консерваторов-«почвенников». Ну что ж, пребывание «ни там, ни тут» (как пела незабвенная «Агата Кристи») – состояние достойное, полное креативных возможностей. Оно очень органично для героя «Соло Моно», который характеризует себя как «исполненный пораженческим пафосом над величием Вселенной и переполненный насмешками над самим собой, одиночка высшей гильдии, однако не чуждый учености, одаренный и избалованный разносюжетными сюрреалистичными видениями, непроизвольно возникающими в голове, одним словом, весьма странный тип». Кажется, что оказаться «ни там ни тут» не боится и неуёмный «возраженец» современности, богоборец и богоискатель, автор-создатель «Соло Моно» Александр Потёмкин.