СОЛО МОНО: ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНЫЕ ПРОВОКАЦИИ АЛЕКСАНДРА ПОТЁМКИНА
«Путешествие сознания пораженца» - таков подзаголовок к новому роману Александра Потёмкина «Соло Моно». Перечитывая его, я вспомнила, как одна моя знакомая учёная дама, доктор наук, предсказывала - нашим детям будет особенно трудно: они – дети и внуки тех, кто проиграл в историческом споре двух систем, а сегодняшние шестидесятилетние – дети и внуки победителей.
Роман «Соло Моно» построен как поток сознания «находящегося в постоянном мыслительном возбуждении» молодого человека, который «никогда не пытался построить свое существование по принятым канонам общежития и разумения своих земляков», - двадцатидевятилетнего «сивомасковца» (не путать с москвичом!) Федора Михайловича Махоркина, родившегося 17 апреля 1985 года и идущего пешком из родного города Сивой Маски, что в Коми, в Астрахань на переговоры с могущественным потенциальным спонсором, который должен оплатить грандиозный биоинженерный проект нового поколения молодого человека, в процессе которого будет создано новое существо, которое пока существует только в воображении своего создателя, мечтающего назвать его Соло Моно или Сам в себе: Махоркин считает этого будущего господина мира приёмным сыном.
Свой биоинженерный проект автор противопоставляет искусственному интеллекту, как его понимал автор этого понятия стенфордский профессор математики, изобретатель языка Лисп, основоположник функционального программирования Джон Маккарти (1927-2011), предложивший его в далеком 1955 году и считавший, что под интеллектом можно понимать только «вычислительную составляющую способности достигать целей в этом мире».
Молодой человек мечтает выйти за границы собственного «я»: сконструировать при помощи наносборщика сверхновое живое существо с невероятным по уровню интеллектом. Отважный герой так формулирует собственную сверхзадачу: «Представлять мир без себя, считать собственную персону мигом в бесконечном потоке времени – воистину признание отщепенца. А создать себя и себе подобных неуничтожимыми и вечными – вот драгоценная цель!».
Отвращение от окружающей его обывательской реальности переполняет героя – обуреваемой высокой идеей, он постоянно сталкивается с реальным миром пьяных, бомжей, уголовников, девиц облегченного поведения, ищущих легкой добычи. Не менее чужда Махоркину и эксцентричная немецкая девушка из Ганновера, путешествующая в одиночестве по опасной, непредсказуемой стране. Герой убеждён - все эти люди живут по иным законам, чем он: «…у них ум для нынешней цивилизации, созданной мутационной стихией, а у меня и мне подобных – для новой, грядущей, создаваемой интеллектом». Но за его непринятием современников стоят не брезгливость выскочки, а более сложное и глубокое чувство: «Я… почти всегда замыкаюсь в себе, но не с враждебной отчуждённостью от сограждан, а с возрастающим желанием обнять их, улучшить, а значит – продвинуть этот вид к новым вершинам разума с помощью суперинтеллекта».
Любовь автора к Федору Михайловичу Достоевскому сказалась не только в том, что писатель сделал главного героя его полным тёзкой, но и в той последовательности, с которой - вполне в духе следователя Порфирия Петровича из «Преступления и наказания» - принуждает к публичному признанию в убийстве Геннадия Алексеевича Шляпкина, чьи документы и бумажник с деньгами Махоркин случайно обнаружил в тайге на месте преступления. В полном равнодушии молодого человека к найденным им крупным деньгам – он сосредоточен только на своем проекте – тоже чудится тень русского классика. Как когда-то Достоевский доверил Раскольникову идеи, подвигнувшие писателя в юности на участие в кружке «петрашевцев», так и Потёмкин передоверяет Махоркину три оригинальных статьи («SOS: Где ты, моя религия?», «Евросоюз: Обновление стратегии», «Память – опасный провал»), даваемых в прозаической ткани романа не только по-русски, но и по-китайски и на нескольких европейских языках: это оправдано тем, что автор рассылает их в ведущие СМИ разных стран.
В напряжённости интеллектуального монолога главного героя, в том огромном массиве интеллектуальной информации, которую он постоянно подключает к своим рассуждениям, просматривается масштаб личности автора, мыслящего глобально во всемирном, а точнее – межгалактическом контексте, рассматривающего судьбу человечества на мощнейшем историко-философском фоне.
Уже на первой странице романа «Соло Моно» автор предлагает читателям свою оценку весомого интеллектуального вклада в развитие мировой цивилизации таких выдающихся личностей, как Конфуций, Аристотель, Ньютон, Кант, Бетховен, Достоевский, Менделеев, Планк, Эйнштейн, Бор, Дали и Гинсбург. Вот те достойные точки отсчета, которые задает писатель, по которым предлагает мерить себя и окружающих, та планка гениальных возможностей человека, на которые он считает необходимым ориентироваться серьезному, требовательному к себе и к жизни современнику, размышляя над возможностями совершенствования человеческой природы.
Вспоминает герой и самую древнюю книгу, появившуюся на свет четыре с половиной тысячи лет назад – трактат Лао-Цзы «Дао Дэ Цзин», изложенную на бамбуковых палочках, еле умещающихся в трех телегах, упоминает учёного Левенгука, цитирует «Фауста» Гете в переводе Б. Пастернака, вспоминает трактат Данте «Монархия», Артура Шопенгауэра, Сартра и Ницше с их трагическими рассуждениями о Боге, а также Вольфа и Лейбница, назвавших «созерцательное состояние абстрактным». Развивая мысли Сартра и Ницше о Божественном начале, герой утверждает: «…его реальность не предполагает ничего мощнее себя, кроме законов науки, формирующей стихии взаимосвязей биохимических, небесных тел».
Писатель легко находит место и для научных терминов, которые неожиданно и весьма убедительно оказываются вписаны в окружающую реальность: например, понятие из экономической науки «созидательное разрушение».
Вспоминает герой и писателей, в первую очередь, зарубежных – например, насмешливые слова Лорки: «Усы есть трагическая константа человеческого лица», имеющие самое прямое отношение к современникам испанского поэта – Ленину, Сталину и Гитлеру. Демонстрирует молодой человек и свое знакомство с московскими литературными авторитетами – рассуждает о мировоззрении прозаиков Юрия Полякова и Виктора Ерофеева, критика Сергея Чупринина.
Откликается герой и на современные политические события: «переходя на украинский язык в одном предложении», неожиданно вспоминает - в «1835 году Слободская Украинская губерния переименована в Харьковской губернию Российской Империи».
Отзвуки недавних трагедий звучат на страницах нового романа Александра Потемкина: находясь в тайге, герой ищет в своем сердце сочувствие к людям, погибшим под колесами грузовика во время теракта в Ницце. В финале романа Махоркин уходит в мир иной, выпивая две бутылочки печально известного сегодня в России «Боярышника».
Лишь двоих европейских писателей-мыслителей мы можем поставить рядом с доктором экономических наук Александром Потёмкиным – доктора философских наук, выдающегося логика Александра Зиновьева, автора великого сатирического романа «Зияющие высоты», и бывшего министра культуры Франции в правительстве генерала де Голля Андре Мальро, с его знаменитым «Воображаемым музеем». Я имею в виду такие книги Мальро, как «Психология искусства» (1949), «Воображаемый музей скульптуры» (1954) и «Метаморфозы богов» (1957-1976). Опираясь на эти работы, сотрудники московского Музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина осенью 2016 года подготовили монументальную выставку «Голоса воображаемого музея Андре Мальро». Потёмкин, как и французский классик, убеждён в несомненном обогащении «науки в творческой связи с искусством».
Но если Мальро в своей прозе обращался к творчеству самых разных художников, то Потёмкин в романе «Соло Моно» ограничился одним – Сальвадором Дали (хотя Макс Эрнст и несколько его современников также упоминаются в тексте романа). Опираясь на анализируемые писателем работы Сальвадора Дали, поклонники испанского сюрреалиста также могли бы устроить грандиозную концептуальную выставку его живописи.
Герой так объясняет постоянное обращение к творчеству Дали: «…и я, и Дали существуем по сходным ментальным схемам: он изображает свой отличный от всех мир, а я мечтаю создать свой, совершенно уникальный мир». В романе упомянуты картины Дали «Аптекарь из Фигераса, не ищущий абсолютно ничего», «Гомеровский апофеоз», «Мягкий автопортрет с жареным беконом», «Мадонна Рафаэля на максимальной скорости», «Геополитик (геополитический младенец), наблюдающий рождение нового человека» (к этой картине герой обращается дважды), «Молодая девственница, развращаемая рогами собственного целомудрия», «Нос Наполеона, превратившийся в беременную женщину, которая меланхолично прогуливает свою тень среди руин», «Невидимый человек», «Критически-параноидальное одиночество», «Постоянство памяти», «Святое сердце», «Автопортрет в Кадакесе», «Антропорфика», «Я в десять лет», «Семь искусств», «Предвестник смерти», «Ловля тунца», «Паранойя» и даже потолочное панно Дали в зале «Дворец ветра» в театре Фигераса.
Даже в пейзажных зарисовках, нередких в этом романе, почудится внимательному читателю влияние сюрреалиста Дали: «Солнце красными лучами уже освещало верхушки прямых, как стрелы, сосен. Наверное, сверху казалось, что тайга покрылась клубничным одеялом».
Вспоминая картину испанского классика «Антропоморфный шкафчик», герой признается: «Она часто успокаивала меня, словно убеждала, что все научные разработки я надежно храню в ящиках собственного эго».
Интеллектуальная провокация – вот стихия, в которой свободно чувствует себя герой Потёмкина, он словно призывает каждого из нас: «Выпрыгни из своей затюканной индивидуальности, освежи себя космическим ветром, чтобы снести оковы пошлой нынешней цивилизации». Узнаваем памятный по романам «Изгой», «Стол», «Игрок», «Кабала» стиль повествования писателя – ироничный, богатый парадоксами и сатирическими уподоблениями, достойными Гоголя и Салтыкова-Щедрина, неожиданными поворотами мысли и точными психологическими характеристиками даже эпизодических персонажей, надолго остающихся в памяти.
Да, «Соло Моно» Александра Потемкина - блистательный философский роман, написанный в лучших традициях русской и европейской прозы, ставящий диагноз современной цивилизации: не только выносящий ей безжалостный приговор, но и намечающий пути выхода из цивилизационного тупика, в котором оказался сегодня европейский мир.