Мистерии человеческого бытия: «СОЛО-МОНО»во решение
Мне выпала большая честь представить отечественному читателю новый роман известного русского писателя А. П. Потемкина «Соло Моно. Путешествие сознания пораженца» (М., ПоРог, 2017) . Его автор хорошо знаком русскоязычному читателю. Перу Александра Потемкина принадлежат 10 романов (не считая трудов по экономике), удостоенных пристального внимания читающей публики и литературной критики. И выход в свет каждой новой книги писателя – волнующее событие в современной отечественной литературе и беллетристике.
А.П. Потемкина по праву чтят местоблюстителем и продолжателем лучших традиций психологического романа Ф.М. Достоевского. Как и его великий предшественник, он виртуальным скальпелем психолога анатомирует душу человеческую, мысленным взором исследуя ее потаенные глубины. В «униженных и оскорбленных» находит он достойных представителей рода человеческого, затравленных чудовищной алчностью социального Левиафана. Он прозревает в их душах кристальные вершины красоты, добра и правды. И, подобно Ф.М. Достоевскому, видит в «твари дрожащей» мятежную русскую душу, томимую «фаустовскими» вопросами.
Теме «маленького человека» - стержневой в великой русской литературе – А. П. Потемкин верен на протяжении всего двадцатилетия своего литературного творчества. С выхода в свет его первого романа «Изгой» существенно обогатилась стилистически-выразительная палитра писателя: внутренняя форма слова обрела большую пластичность, метафоры - изощренность. Во внутренней динамике романа существенно ослабла событийная канва, но заметно возрос интерес к внутренней жизни героев. Преобразился сам строй художественной мысли А. П. Потемкина и оптика видения проблем общечеловеческих. Нетленным остается лишь неизбывный интерес писателя к глубинным экзистенциальным корням страданий человека на перекрестье социальных и культурных метаморфоз современности.
Новый роман вводит нас в круг социальных и культурных коллизий души человеческой, удел которой – социальная бездомность и культурное одиночество в захолустном провинциальном городке, коим нет числа в приполярной России. Его главный герой - «маленький человек» гоголевской «Шинели», типичный представитель «лишних людей» своего времени, сочувственным изображением которых всегда славилась великая русская литература. И зовут-то его Федор Михайлович Махоркин - тезка Ф.М. Достоевского.
26-летний мечтатель со среднетехническим образованием, Федор Махоркин родился и вырос в убогом городке, затерянном на бескрайних просторах матушки-России, куда по распутице не пройти-не проехать. Имя ему – Сивая Маска, и «лица необщим выраженьем» он явно обделен. Дома тусклые, дороги долбаные, лица серые - печаль-кручина неизбывная. … Но теплится и в нем огонек добра и сострадания – библиотекарь Ольга Валерьевна. Воспоминания о ней согревают отвердевшую с тоски душу героя в темные и промозглые ночи его таежных скитаний. Иных привязанностей у него и нет – лишний человек, пораженец!
И неведомо ему, бедняге, что разрыв с другими сокрушает экзистенциалы собственного Я. Для бытия-собою, поддержания самооценки человеку нужно лицезреть свой образ в зеркалах-сознаниях других. Коммуникативная поддержка субъективной реальности - социальный фундамент персональной идентичности человека. Без постоянной поддержки в общении с другими сознание болезненно расколото. Мысль и дело меж собою не в ладу. Так и наш герой не столько жаждет перевоплощения, сколь томим идеей о своем проекте. Его бегство в самого себя притупляет и способность к сопереживанию. Махоркин поражен сознанием того, что сочувствие к жертвам трагедии в Ницце пришло к нему аж через 3 часа.
Не уйти ему и в дикую природу от грехов-пороков человеческих: и в тайге он набредает на убийство, распущенность, горделивую отчужденность. Потому что социум – какой не есть - в телесность человеческую, в габитус его впечатан. И не выпрыгнуть из него, как из собственной кожи. А случайные прохожие в тайге – почти что виртуальны: разящий друга маньяк-историк, «хозяин» тайги, алкаши-охотники. Да и были ли они в реальности? Не фантомы ли его сознания? Вопрос не праздный.
В мятежной душе Федора Махоркина сплелись в тугой узел «кричащие противоречия» провинциальной русской жизни: скотская грубость и произвол «слуг народа», соглашательское бессилие тех, кому по долгу службы порядок блюсти следует, алчность и жесть «его препохабия» капитала с русской спецификой. Его «миллион терзаний» - общерусского масштаба. Но чувствует он в себе силы необъятные, способность сдвинуть, поколебать сию махину безнадеги и тоски человеческой. И в просвете бытия, в зазоре меж высшими порывами души и социальной «тьмутараканью», в трансцендентальном пространстве жизненного мира человека обитает надежда. Так вперед же, к мечте своей ….на погибель собственную.
Подчас судьба благоволит герою, одаряя мимолетными встречами с близкими по духу. Случайное знакомство с девушкой из немецкого эко-сообщества помогает осознать масштабы одиночества. Не одной лишь русской душе неуютно в мире корысти и чистогана, воплощенных в городах! Неокочевничество (неотрайбализм, неоязычество) - всеевропейская (и модная) болезнь постмодернизма. У. Эко справедливо полагал, что растерянность и неуверенность человека перед лицом истории, триумф индивидуализма – его главные симптомы. Утрачен баланс между общественным и частным, поддерживавшим стабильность заведенного порядка. Общественный интерес деградирует до любопытства к частной жизни публичных политиков, а человеческая жизнь становится биографическим разрешением системных противоречий, к возникновению которых он не имеет отношения. Человек утратил контроль над большинством социальных процессов, ранее казавшихся вполне прозрачными. Tempora mutantur et nos mutamur in illes.
Озабочен наш герой и вопросами практической политики: заселение европейских городов культурно чуждыми мигрантами, потерей цивилизационной идентичности Европы. Он мучим и проблемой ядерной безопасности, отступившей под напором страха перед лезвием ножа. А забвение конституирующей роли религии в уповании на бога экономики? И, присев на корточки, наш герой строчит обращение мировую прессу - к публичным политикам и религиозным деятелям мира, - достойное лучших умов современности.
Он чурается благ жизни. Подножный корм – грибы-ягоды, да потрепанная одежда – все, что нужно нашему герою. Презирая сограждан за низменные помыслы, сам он жаждет слияния с толпою, дабы скрыть свою «инаковость». Язвительные усмешки и презрение – его удел. Но в нас, читателях, он пробуждает сострадание. Сколько их, махоркиных, соискателей понимания, рассыпано по медвежьим углам России! И томятся они, сердечные, преисполненные высших помыслов, в ожидании понимания-сострадания. Лишний он человек. Но по-иному лишний.
А.П. Потемкин вводит в русскую литературу новый тип «лишнего человека» - с более жалкой социальной гримасой. Его не тяготит проблема самоутверждения («Тварь ли я дрожащая или право имею?). Он жаждет унижения, как одобрения, насмешек, как похвал. Вжившись в образ Диогена в бочке, он, как дома, в зияющей бездне социальных низов. Федор Махоркин – антитеза современному адепту гедонизма, припавшему к потребительскому рогу изобилия. И гротескность Махоркина оттеняет гедонистически-потребительский полюс социального спектра человеческих типов, позволяя контрастнее разглядеть всю мелочность и мерзость последнего. Это художественная гиперболизация изнанки постмодерна, - того, что чуть ли не по праву величают современным.
Эмпатически сопереживая главному герою, мы мысленно бредем за ним по таежным тропам с Приполярного севера на юг матушки-России. Погнала Махоркина в приволжский город Астрахань мечта всей жизни: биоинженерный проект создания нового человека – будущего гражданина Вселенной. Прием художественно оправдан: надежда героя на поддержку сильного мира сего – бизнесмена Николая Пенталкина – позволяет А.П. Потемкину столкнуть лицом к лицу представителей двух крайних социально-психологических типов – полюсов социокультурного спектра России. Сорвать угодливую маску благочестия с лика российского бизнес-сообщества.
Тайга и степь в романе, в общем-то, условные - контурные зарисовки театральных декораций человеческой драмы. С каждой кочки глухомани – выход в Интернет, а окрест – грибы-ягоды да ключевая водица, и - ни зверья, ни роящейся гнуси. На нехоженых тропах, как на курортном проспекте, то и дело встречаются братья по разуму (неразумию): хмельная компания, пикникующая у лесного озерца, любитель истории криминального склада, богиня социального дауншифтинга из немецкого общества «Индивидуалис», бредущая навстречу по непролазной глуши, как по накатанной дороге. А может, он и вовсе не идет, а путешествует в пространстве своего сознания («Путешествие сознания пораженца»), сидя в уютной тиши городской библиотеки? Тайга как метафора социальной бездомности, «неотмирности», беспросветности и дремучести – безусловно, литературная находка автора. И наш герой прокладывает свои тропы в ней, влекомый мечтой и поминутно рискуя сознанием-жизнью.
Но главное действие романа - не в тайге и не в припавших к ее обочинам малых городах России. Поле битвы добра и зла в романе – в душе человеческой, таежных дебрях его сознания. И наш герой отважно принимает бой за право восстать из темных глубин жизни на великие просторы духа. А влечет его метафизическая тайна бытия: связь разума с телесностью. И мятежный дух героя вступает в схватку со свинцово-серой повседневностью - в борьбу за право быть Человеком. Эта коллизия - цивилизационного масштаба, и автор приглашает нас в ее свидетели.
Что повело его в дорогу? Биоинженерный проект Соло Моно - мечта о новом человеке – продукте нано-технологий. На средства астраханского магната мечтает смастерить он чудо-прибор, сшивающий сверхтонкие структуры материи. По атому-молекуле – к клетке и до сложнейших биологических образований. И бредет он таежными завалами поверженных деревьев (социальных обломков старого строя) к своей мечте…на погибель собственную.
Идея не нова. И в позапрошлом веке евгеника вдохновлялась идеей улучшения природы человека, не спросив на то его согласия. Но что же душа? Каково ей будет в новом теле? Материалистов от евгеники это не смущало: душа, как и совесть, - эфемерные понятия. Евгенические прозрения нашего героя коренятся в откровениях горькой истины, открытой диалектикой Просвещения: Человека не создать лишь окружением и воспитанием. Ибо обстоятельства творятся людьми, а воспитатель должен быть воспитан. Сивомасковцы в глубоком нравственном провале, убежден герой, и потому нужны подходы радикальные.
Оттого-то и мыслит Ф. Махоркин более дерзновенно. Клонирование и киборгизация человека его не прельщают. Пафос его конструктивистских интенций – сотворить человека «с чистого листа», из элементарных субатомных частиц. Собрать инструмент конструирования тонких структур материи – нанопинцет -- заветная мечта не только нашего героя, но и автора. А.П. Потемкин финансово поддерживает продвинутые разработки в области нано-технологий, не поддаваясь когнитивному соблазну новомодной идеи искусственного интеллекта. Ибо логика человеческого интеллекта, как мы теперь понимаем, слагается как результат миллиардного повторения единообразно понимаемых слов и поступков, тогда как логика развития машинного интеллекта, не обученного школой культурной социализации, совершенно «непрозрачна» для его создателя. Доверяясь искусственному интеллекту, человек сдает себя в заложники машинных действий, логический строй которых ему не постижим. Авангардной идее искусственного интеллекта герой А.П. Потемкина предпочитает биоинженерный проект новой сборки человека как целостного существа.
Многолетним сидением в городской библиотеке среднетехнических познаний паренек постиг фундаментальные теоретические знания. Он неистово одержим идеей нано-пинцета, сокрушаясь отсутствием… точных значений постоянной Планка! В уме раскладывать по цезиевым ячейкам сверхмалые частицы, сбивать их в атомы, молекулы, клетки и в сложные биологические ткани - его любимое занятие. Его проект – за гранью смелой фантастики, и пафос его дерзновенных порывов - вне поля научных прогнозов.
Но творит ли совершенного человека новая сборка его телесности - вопрос философский. И отвечали на него по-разному. Французский философ XVIII в. Кондильяк утверждал: научите мраморную статую ощущать, и я покажу, как из этой способности у нее разовьются мышление и речь. Социолингвистика не пощадила философской наивности его притязаний: для того, чтобы статуя помыслила (заговорила) одних лишь ощущений - в отрыве от себе подобных – ей явно недостаточно. Сознание – не результат лишь сетевого взаимодействия нейронов головного мозга. Оно социально по природе. Без общения «молчат» зеркальные нейроны, и мозг человеческий не в состоянии работать. Но, движимый неистовым влечением к проекту, наш герой отважно бросается в пучину научных абстракций – вперед, к мечте своей!
Реальна ли его мечта – судить ученым: ведь и клонирование, и генная инженерия не так давно казались фантастичными. Да и не в самом проекте суть, а в нравственном пафосе. Воспарение к вершинам научного духа дарует ему право считать себя гражданином мира, Вселенной, трансцендирующим сиво-масковские инстинкты-«ощущалки» и гедонизм без берегов.
Рискну предположить: нано-технический проект создания сверхчеловека не более морально уязвим, чем интенции жестких социальных технологий раскрестьянивания, расказачивания и т.п.. И тут, и там человек - объект внешнего воздействия (физического и/или социального), и его согласия на это у него не спрашивают. Технические детали, конечно, фантазийны, - но таков канон художественного жанра.
Проникнувшись сочувствием к герою, мы остро ощущаем, что идет он в Никуда. Трагический финал его исканий предопределен кричащим противоречием друг другу полярных социокультурных типов Пенталкина-Махоркина в художественной ткани произведения. Социально-психологический облик бизнес-сообщества представлен крупными мазками, но с исчерпывающей беспощадностью психолога- художника. Гротескно прорисованы черты безудержной алчности, откровенной брутальности, брезгливого презрения к фанатику науки и духовности с лица необщим выраженьем. Возможно, что портретные черты социального типа пенталкиных срисованы с реальных российских бизнес-персон – А.П. Потемкину-экономисту ли их не знать! Внутренним сцеплением образов и фактов доносит он до нас социальное кредо: Россия расколота на 2 враждебных жизненных мира: идеально-возвышенных устремлений, фундаментальной науки, высокой культуры, грез, наивных мечтаний и мир тех, кто привык мерить жизнь успехом, доходом, выгодой, чистоганом. И никак не совместимы эти социокультурные миры российского человейника. Психологическая дуэль Пенталкина-Махоркина пробуждает в памяти кровавую дуэль Печерина-Грушницкого. «Стреляйте! – восклицает последний. – Вдвоем нам нет места на этой земле!». Выстрел раздался. Торжествуют первые, уходят вторые, пораженцы-романтики. Символическое поражение «человеческого, слишком человеческого» в борьбе двух миров гонит прочь надежду на скорое возрождение. И наш удел -- лишь осмысливать эстетику смерти героя. Finis coronat opus. Vae victis!