Цена: 350
Купить

Георгий Гачев

Критик

Георгий Гачев: «Человек отменяется»

1.7.2007. О, милое жужжание – шмеля на террасе застекленной! Звук ВОЛИ к Жизни: попался в ловушку – и сопротивляется, вырывается, ХОЧЕТ! У тебя ж всё сие умаляется – и с завистью слышишь полножизненный сей звук…

Так ошеломляет тебя чтение романа Потемкина, кого НЕСЕТ - как и тебя несло в мощны пассионарные годы акме твоего! Одно за иное цепляется – и воля вязать, ассоциировать – мыслию, воображением, смехом, злостью, восторгом, ненавистью… - и все игрово, художественно: и страстно, и свободно – от себя и предмета! В радости одоления мира и себя, и всего – Словом: что дается оно, легко воспомоществует тебе – и кчемно! Дивный друг-помощник – и освободитель от полноты тебя, захлебывающееся: в переплеск и перепляс – от избытка, ощущая в себе, как “жилушка по жилушкам так живчиком и переливается!” Как Пушкин про свою дружбу с рифмами:

  • Ведь рифмы запросто со мной живут
  • Две придут сами – третью приведут.

Но и тебе сейчас ВСЁ предстоит: Небо, Солнце, поле, лес, щебет птичья, воркование наевшегося желудка, воспоминание о Милане (как “Воспоминание о Флоренции” - секстет Чайковского в памятном исполнении виолончели Мстислава Ростроповича…) Вон сколько явлений, имен, слов – извлечено из Вселенной Бытия во фразу одну сонмом слов, волящих цеплять что угодно…

И вот из Бесконечности “мира возможных миров” - как совершается чудо произведения-выведения сего одного существа: стихотворения, картины, романа – в коем живая связь элементов, разбросанных повсюду – и вот сцепляются, выводятся “в люди”: в жизнь, в литературу-культуру тобою, автором, малым смертным и срочным человечком! Откуда воля? что за волна тебя несет? И что ты этим хочешь сказать?

Вот и роман “Человек отменяется” Александра Потемкина… Второй раз в него вхожу: сперва – бегло, чтоб охватить целое, сцепление и замысел, теперь подробнее, чтоб отдать себе отчет: какое уразумение обрел, какой “мессидж” о Бытии и смысле существования сообщил-подарил мне автор? Откуда, из какой Архимедовой точки опоры исходит, смотрит, переворачивая мир и наши слипшиеся понятия-клише, разрушая автоматику сознания?.. 

…Две белых бабочки пролетают над зеленым полем картошки передо мной, кружатся, хороводят под солнышком, в витиеватых пируэтах “па де дё” - и вот улетели, унеслись… Но что сказать хотели?.. Ну да, как явление – слово Свободы: отвлекли ум и душу мою от вперенности в предмет – постигать роман, унесли в рассеяние, в сторону. Дали паузу мышлению (как пауза тишины в музыке, в дыхании, мелодии, для сосредоточения на новый приступ…)

- Уж сколько книжек есть, романов писалось! Кто ты такой, откуда взялся, мне еще предлагать? – так я, как Голова, кому Руслан копьем щекочет ноздри, пробуждая от летаргии сна, недовольно реагировал сперва… Но начав читать, ощутил творческую волю, что захватила и понесла. Да, перед тобой Власть имеющий, кто, не спросясь разрешения, ощущает за собой право – и делает, уверенный, что ему есть что поведать “городу и миру”. И – так и есть!

Этот самодостаточный Потемкин, не причастный к Союзу писателей, как бы без санкции цеха литераторов, – вторгается, как рыцарь Вальтер Штольцинг в цех Нюрнберских мейстерзингеров, странник-пилигрим-пришелец, и завораживает нездешними звуками – и побеждает писателей в законе (как “воров в законе”). И вот: при чтении романа Потемкина сразу охватывает ощущение: что он пишет так, как будто до него никто ничего не писал! Дерзость! Точнее: сейчас так и такое не пишут, не смеют. А тут – писание большого стиля и дыхания, в традиции Достоевского, Гоголя – их подхватывая, через головы полтора века пишущих, не говоря о современных. Он будто и не читал их – и вне процесса литературы, а врывается сбоку, невесть откуда, как аутсайдер…

2.7.2007. “Человек отменяется” - роман философский: вечные проблемы Бытия и Духа, смысл жизни, смерть, бессмертие, пути истории – все подвергается уму и переосмысляется в контексте жгучей современности – вплоть до выборов 2008 года… Начала и концы, Альфа и Омега: от первичного взрыва, откуда есть пошла расширяться Вселенная, через мезозой и кембрий, через неандретальцев, кого “съела” последующая порода “гомо сапиенсов” - и вплоть до проекта будущего модуса вивенди человечества… Эта бесконечность жестко берется в тиски двумя мыслящими персонажами, которые, в сущности, - один раздваивающийся (что воспроизводит классическую философскую концепцию Начала – как раздвоения Единого в расколе – на Двоицу полов и полюсов, откуда и есть-пошло движение и развитие всего…). Один персонаж-полюс – смиренный маленький человечек Семен Семенович Химушкин, его же победительный двойник – супермен и олигарх Иван Степанович Гусятников. Оба – экспериментаторы: один – над собой, реализуя еще Сократову линию: “познай самого себя”, что далее в декартовом “мыслю – следовательно существую”, до нашего Тютчева в “Silentium!”: “Лишь жить в себе самом умей” – и “Молчи, скрывайся и таи / И чувства и мечты свои”. Химушкин изобрел себе такой уютный модус вивенди: жить лишь в сознании, уйдя в себя, умалившись вплоть до семечка – свиться в пшеничное зерно, им себя ощутив. И так жить лишь в мышлении, отвернувшись от мира и социума, вплоть до того, чтоб и “скандалить с людьми, обществом, Богом – в собственном сознании”. Его же двойник, Иван Степанович Гусятников, напротив – экстраверт, деятель и практик, достигший высшей власти в сем мире денег, экспериментатор – уже над человеком как видом существ: до каких пределов в подлости, во Зле может дойти, как его можно гнуть и ломать – в том числе и себя: сам-то он в ненависти и омерзении к человеку докуда способен дойти? Например: стать поваром, что живого порежет и жаркое изготовит? Да, все – на пределах и гротесках ничем не ограниченного воображения. Воистину – мир “открытых возможностей”: все может ум человека помыслить и спроектировать, и все позволено – в ницшеанско-достоевской традиции: “Если Бога нет – то все позволено”! А какой же, где Бог – в исподлившемся ради денег современном человеке?

Ну да: в этой традиции наши персонажи, Химушкин – как Башмачкин и Девушкин (не Пуш-кин – “шкин” тоже…), маленький человечек, или “Станционный смотритель”: сидит на своем местечке в хрущобе и созерцает-смотрит и в мир, и в себя. Гусятников же – “тот еще Гусь”, с гонором, Гусак (из ссоры двух Иванов Гоголя) реализует тот “хищный тип”, что Аполлон Григорьев усматривал в главных персонажах русской литературы (как Онегин, Печорин, Ставрогин), кто вмешивается и месит породу человечков, презирая их – всех, за исключением своего “альтер эго”, Химушкина, который – ой как не прост! А – мудрец, да и “Пушкин” - по игре воображения и сюжетам, что проивзодит в скандалах с людьми и миром внутри себя! Ну как не восхититься свободой суждения обо всем, что он себе позволяет, реализуя принцип: “обособить разум” от действительности, в дихотомии разумов по Канту: теоретического и практического, беря сторону теоретического (Гусятников же – практического)!

Роман начинается гигантским внутренним монологом Химушкина, где он высказывает свое Кредо. Это – всепонимание, но и воздержание от деяния в принципе, в гедонизме всех философских наслажденцев, от Эпикура, lathe biosas - “скрывайся живущий”, или “живи незаметно”), через Декарта (“bene qui latuit bene vixit” - “кто хорошо скрылся – хорошо прожил”) – и до нашего же опять Тютчева или Пастернака – основную жизнь, пока с публикацией “Живаго” не возмутил состояние мира и себя.

Вот его Символ Веры: “У чиновников совсем нет мозгов… Жуткое вранье… Тьфу! Тьфу! Может, сейчас же сесть за компьютер, взяться сочинять воззвание, чтобы поднять массы, показать труднейшее положение дел, определить задачи борьбы… Нет! Минутку! А нужно ли мне все это? Разве я испытываю удовольствие от борьбы с властью?.. Что я, лидер или хочу быть им или меня интересует политика? Да, я знаю, что делать!.. Где же моя польза от всей этой суеты?.. Созерцатель всегда живет дольше. Пьет винцо, поругивает политиков, устраивает митинги в собственной голове – вот стиль успешного существования… Те, за бугром, научились бороться, а мы воспитали в себе великое терпение… Так это Ваша история… - а у нас совсем другая дорога…” (с. 9-10)

Что ж, и Декарт, в регулятивных правилах для руководства ума: изменять не внешние обстоятельства, а свое к ним отношение, т.е. справляться с собой, что податливее и в моей власти (сопромат сей одолевать, нежели упругость мира).

Так оно “и дешево, и сердито” выходит – скандалить в собственном сознании. Поднимать вопросы, решать и мировые проблемы, и текущие меры властей. Как Декарт – теоремы решал, лежа в постели. А и верно: пройдемся по гигантскому внутреннему монологу Химушкина: только обозначим темы и сюжеты, кои поднимает, оглавление их. Да это же – парад современных жгучих и злободневных, которые рассуждением приводятся к матрице вечных категорий, к шкале ценностей: их узнаем и в текучести сего дня. Тут и монетизация льгот – и христианство, Просвещение – и “стабилизационный фонд”, цунами в океане, потепление климата, Интернет и феминизм, субъекты Федерации – “В губернии всего-то десять школ, а свой министр просвещения” (с. 28) и т.п. Чем не Свифт? Парад абсурдов…

А вся фактура внутреннего монолога – она ж из вопросов, восклицаний – эмоциональная бомбардировка порядка жизни, вещей и идей. Бунт подпольного человека Достоевского. Тот тоже универсум актуальных вопросов втихаря обсуждает: и “хрустальные дворцы” Фурье, и Чернышевского и проч. Ну и – как речи в суде Истории. Прямо Цицерон – гений красноречивых инвектив-обличений, а и защит!..

Ну а чем занят и живет двойничок Химушкина – богач и красавец Гусятников! Каков ареал приложения его энергий? “Иван Гусятников сидел в зимнем саду гостиницы “Националь”, ожидая на ланч солидных бюрократов. До Государственной Думы отсюда было несколько десятков метров. В этом уютном местечке встречались многие политики и коммерсанты. Здесь высказывались утопические взгляды и высшие национальные идеи. Поборники вчерашнего и идеологи будущего не скрывали дикой взаимной ненависти.

Деловые люди делили зоны влияния, а народные депутаты отчаянно набрасывались на доли, маячившие при переделе собственности. Создавались и распадались союзы, федеральные чиновники заключали устные договоры, лоббисты прятали крупные взятки, прокуроры и судьи получали заказы на отторжение чужих активов. Готовились указы о высоких назначениях в мэрию, в доходные кресла начальников департаментов, министерств, в Общественную палату. Составлялись списки на получение государственных наград, званий и премий, продавались места в верхних списках партий, входящих в парламент, решались вопросы помилования, получения гражданства и так далее. Иван Степанович назначил здесь сегодня три встречи” (с. 156).

4.2.7. Объект достойный – роман “Человек отменяется” - и метафизика есть - Зла. В него погружение и разработка и детальная, и вдохновенная – с полетом воображения. Но сюжет и герои – “не моего романа”, Во мне-то Разум Восхищенный, а тут “кипит Разум Возмущенный”… - нет, это б еще куда ни шло, ибо возмущается тот, кто оскорблен в идеале своем, его имея и желая исправить людей и мир. А тут – Разум Презирающий и настроенный на циничную потеху – над мерзостью человека и рода людского, подлого и достойного гибели: стереть с лица Земли – и начать новый род и эон, еще одну попытку, как были – неандертальцы, кроманьонцы, вот и так называемый “хомо сапиенс”… Но он изгадился и исподличался – как раз в рационализме и безидеальности. Но тут, как сказано про Онегина:

  • Хоть он людей, конечно, знал
  • И вообще их презирал,
  • Но (правил нет без исключений)
  • Иных он очень отличал
  • И вчуже чувство уважал.

Именно – “вчуже”: дивясь тому, что оно все же в ком-то есть и к идеализму и благородству и саможертве – способны…

И роман состоялся и держится как постройка-архитектура именно благодаря равновесию, балансу партии Минуса – и партии Плюса, позитива. В партию позитива, положительных ценностей Бытия, Духа, Жизни, Человека входят сократический философ Химушкин, самодостаточный и выработавший свой модус-вивенди – в свободе духа и независимости от сил мира сего и Истории, свободный созерцатель, для кого все – любопытно и – потеха, а он – поверх, с Олимпа богов взирает бескорыстно и игрово, услаждая Разум зрелищем разнообразных страстей и ухищрений человечков-жучков-муравьишек выживать как-то, хоть бы и “применительно к подлости” (термин сатирика Щедрина, традиция коего вполне продолжена в романе Александра Потемкина)…

Но ведь и в Гусятникове, пафос которого – ставить эксперименты над человеческой подлостию: до каких пределов дойдет (или нет их?), кто в выдумках пыток и испытаний гениально одарен – знанием психики и характеров: кого за что можно уязвить, взять? – это ж философическая, тоже эстетическая установка опытного познания и наблюдения – научного даже: над поведением разных пород, профессий, характеров и наций и сословий: богатых и бедных, и с каким прошлым – о, тут автор проявил себя как знаток человеческих судеб и какому издевательству подвергнуть сего человечка, чтоб точнее уязвить и проверить на нравственную выносливость – и подлость…

Так что наш олигарх-мыслитель Гусятников, олимпиец, достигший высшей власти (денег) в сем мире новом, с высоты превосходства созерцающий и испытывающий – тоже в партии Плюса. Он примыкает к традиции “Творческого Зла”, что разработана как раз в литературе и мысли Германии: у Гете – Мефистофель, кто так аттестует себя и Богу, и Фаусту:

  • Частица силы я, желавшей вечно Зла, -
  • Творившей лишь благое, -

подстегивая ленивого человека – к делу.

И кстати, Потемкин, кто по крови-этносу наполовину немец, естественно у нас и в русском языке и культуре – продолжает эту линию, в ней совершая своим воображением неслыханные прорывы за пределы доселе возможного и допустимого в нравственности… Тут и Ницше, как раз тоже немец со славянской подпиткой в крови, – ему прецедент, и недаром взят эпиграф из Ницше… 

Так что избранная им позиция – “безнравственности в утонченной форме” - имеет субстанцией как раз благородство свободного Разума, “фундирована” и в моральности… Ведь Гусятников прежде всего над собой в сократовом самопознании ставит эксперимент: до каких пределов во зле, а именно в делании, а не игровом воображении, способен дойти: практически САМ резать и насиловать?.. – и останавливается: невмоготу ему, и устраняется в позицию свободы воображения и созерцания… А и сам становится юмористической жертвой – тигра, заигравшись в эстетическом дразнении его в клетке… Тоже – веселье и в модусе погибели и развязки. Вообще, смех и юмор – пуще сатиры, что узка рационалистическим обличительством. Да, обличение пороков и идиотизмов современной политики, финансов и нравов – есть тут, но внизу: это материал высокой потехи Разума над Глупостию человека. И в этом смысле традиция Эразма Роттердамского (тоже германского Ума), его “Похвального слова Глупости” - в почве и энергетике философического смеха в романе Потемкина. Это “ирои-комический” жанр и интонация: вроде и ужасает безднами зла и адских экспериментов над человеком, но ведь – на театре, в Комедии “Человеческой”, да и, пожалуй, Сверхчеловеческой, ну, не “Божественной”, но полу-сатанинской, языческой. Ибо не Христианский Бог, а языческие божества Олимпа, кто и высоки, сверхъестественны, но и вполне безнравственны, чьи поступки за пределами добра и зла, патронируют метафизическому Разуму на театре Бытия в ирои-комическом романе Потемкина. Гомерический хохот (или сардонический?) – вот интонация и климат-атмосфера Логоса, представления жизни и Истории в романе. И это – тоже из оперы Плюса, позитива. Как Гоголь про свой “Ревизор”: главный положительный персонаж в нем – СМЕХ.

Ну и Ад, и Страшный Суд тут есть над человечками: автор сам раскрывает Книгу Животнюю, - творит кару и отсылает в тот или иной круг Ада на вечные муки, берет себе прерогативу Страшного Судии. Конечно, большое это испытание: читать и представлять истязания, проступающие и сокрытые мерзости человека – уж невыносимо, до блевотины… Но все же и опохмелиться дает автор, подавая излечивающий спиритус – переключая пластинку и диапазон, и отрадные явления, и персонажи, и идеи вводит в действие, соблюдая эстетическую меру…

Это все тот же наш милый Химушкин. У него квартирует чудная Настя Чудецкая – идеальная, в традиции тургеневских дев, ученый археолог, умница, как Софья Ковалевская, как и курсистки рубежа XIX-XX вв. И влюбленный в нее архитектор Дыгало, кто нацелен перестроить тотально и Историю, и Эволюцию через уничтожение сей породы человека, отменив его и дав возможность самозародиться непредсказуемому – новому в революционно-террористической установке:

РАЗРУШИМ – ДО ОСНОВАНЬЯ, А ЗАТЕМ…

Тут многоточие и большой Икс. Хотя и тут наметки дает наш автор – проектант будущего века, исходя из идей и открытий новейшей науки и техники, информатики и новых возможностей существовать и питаться, и размножаться, и думать… Зачем и половой способ, прадедовский, размножения, а и питание, когда вообще плоть можно умалить и заменить пластинами и электронами?.. Тоже тут высокая Потеха и игры Воображения…

Ну и в партии Плюса – Высокий интеллектуальный уровень, на который подняты и все наши низменные и бытовые и будничные движения, действия и акции в общениях и отношениях предприимчивостей людей. Тут – состязание идеологов. Как Бахтин отмечал у Достоевского: персонаж – как автор собственного сознания, с идеей, со своим мировоззрением. Так и тут в Дыгало “Амор Деи интеллектуалис” - влюбленность в свою идею. Он – или как Иван, или Алеша Карамазов – такой же чистый, как Алеша, и маньяк интеллекта – как Иван.

Да и Алеша-то предполагался в планах Достоевского – как народоволец-террорист… Так и наш Дыгало вынашивал “одну, но пламенную страсть”, идею – учинить взрыв из недр Земли и снести на поверхности и род людской, и цивилизацию его, ценой собственной жертвы - как смертник-идеалист-утопист-проектант Будущего. Чем и завершается роман-эксперимент Александра Потемкина. Он ведь тоже фантастический, как и реалистически-бытовой, как и политически-социологический, как и роман нравов… - много пластов-планов тут, и потому он – многомерный, и окормляюще чтение его всем – всякой тварине рода людского.

А закончить мое размышление о романе Александра Потемкина мне помогает стих Евг. Баратынского, что хорошо резонирует с эпи-графами к роману из Ницше и Достоевского, - как им созвучный эпи-лог:

  • Благословен святое возвестивший!
  • Но в глубине разврата не погиб
  • Какой-нибудь неправедный изгиб
  • Сердец людских пред нами обнаживший.
  • Две области – сияния и тьмы -
  • Исследовать равно стремимся мы.
Хотите первым узнать о новой книге?

Оставьте ваш e-mail и получайте актуальную информацию

Россия, Москва, ул. Дмитровский проезд, дом 20, корп. 2

Корзина

В корзине:0 ед.

Чек:0