Человек отменяется

Мне выпала большая честь представить отечественному читателю новый роман известного русского писателя А. П. Потемкина «Соло Моно. Путешествие сознания пораженца» (М., ПоРог, 2017) . Его автор хорошо знаком русскоязычному читателю. Перу Александра Потемкина принадлежат  10 романов (не считая трудов по экономике), удостоенных  пристального внимания читающей публики и литературной критики.  И выход в свет каждой новой книги писателя – волнующее событие в современной отечественной литературе и беллетристике.

«Путешествие сознания пораженца» - таков подзаголовок к новому роману Александра Потёмкина «Соло Моно».  Перечитывая его, я вспомнила, как одна моя знакомая учёная дама, доктор наук, предсказывала - нашим детям будет особенно трудно: они – дети и внуки тех, кто проиграл в историческом споре двух систем, а сегодняшние шестидесятилетние – дети и внуки победителей.

В вечную историю о докторе Джекиле и мистере Хайде каждый новый рассказчик стремится внести что-то своё. Рецепт, по сути, прост: перенести действие к себе, осовременить, освежить лексику, – вот только влить новое вино в старые мехи удаётся-то не всем. Впрочем, здесь напиток получился довольно занятный.

Итак, вот Семён Химушкин – маленький, недобрый человечек (не Макар Девушкин, хотя параллель понятна), мелкая сошка, живущая сдачей своей комнатушки внаём, и при этом философ-мизантроп, и совсем не мелкий – может, и похлеще Ницше. И он же, в другой своей ипостаси – ухарь-купец, миллионщик Иван Гусятников, по прихоти своей швыряющий на ветер состояния; однако в не меньшей степени одержимый идеей ничтожности рода человеческого и придумывающий изощренные эксперименты для ее подтверждения, вплоть до построения особой деревни ("потёмкинской"?) и заселения ее избранными двуногими подопытными кроликами. 

В какие бы игры ни играла литература – а она это делала всегда, в последние же десятилетия особенно рискованно, нередко на грани самоуничтожения – в ней все-таки остается область безусловно серьезного, и связана она прежде всего с мыслью о человеке и мире. Насколько глубокой, в каком направлении развиваемой, какие художественные формы принимающей – зависит от миросозерцания автора и его способности продумывать такую мысль и выражать ее в слове. Но во всяком случае предъявляемая автором в тексте умственная и нравственная работа должна быть подлинной, а не имитированной. Здесь требуется правда личности и ответственность суждений.

Существует два типа художника. Один созерцательный, эпически-спокойный, уравновешенный, второй  нервно-динамичный, взрывчатый, натянутый, как струна. Один распахнут внешней реальности, миру природы и истории, его любовно описывает, им вдохновляется, им живет. Второго внешний мир хотя и интересует, но лишь как то, что связано с главным предметом его внимания  личностью, в глубины которой он погружается снова и снова, не уставая разгадывать «тайну человека». В русской литературе XIX века классические их образцы были явлены, с одной стороны, Толстым, «тайновидцем плоти», с другой  его современником Достоевским, «тайновидцем духа», по определению Мережковского.

Александр Потемкин относится ко второму типу писателей, занимая среди них свое яркое, уникальное место. Человек в поразительной двойственности его природы («я – червь, я – Бог»), нелинейности и непредрешенности, в изощренных извивах его психики и интеллекта  вот что прежде всего занимает писателя. Герои его повестей и романов  личности «усиленно сознающие»: рефлектируют они над собой, над окружающими, над переменчивыми путями судьбы, стремятся постичь начала и концы бытия, во всем дойти до первопричины. Напряженная работа сознания не прекращается в них ни на минуту. Как и герои Достоевского, они одержимы одной страстью, одним желанием – «мысль разрешить». Внешние формы существования, свидетельствующие о состоятельности, успехе, да что там  просто нормальном устроении жизни: обеспеченность, семья, дети, карьера, – отступают на задний план. На передний - выходит идея: заполоняет пространство ума, властно распоряжается в сфере поступка, жестко прочерчивает линии взаимодействия с окружающими.

"Бог привлекает к себе чистотой помысла, а дьявол искушает сладостью комфорта" – такой звенящей струной прозвучал идейный лейтмотив в романе А.П. Потёмкина «Изгой» (М., «ПоРог», 2003). Писатель уверенно позиционировал себя, как соратник Ф.М. Достоевского, пытливый совопросник века сего. От которого не скрыто, на какие ухищрения идет дьявол, искушая человека по попущению Свыше. Главный герой романа князь Андрей Иверов (персонаж автобиографический) предстал в романе как мыслитель с мятущейся душой, волнуемой мировыми проблемами, судьбой человечества и России. Было интересно и поучительно, как он пытается обрести в Родине «изнанку бытия», некую запредельную духовную реальность. Концепция виртуальной реальности, которую последовательно развивал писатель, в совокупности с его экономическими идеями, явились действительно новым и веским словом в литературе и общественной мысли. 
Сравнивая князя Андрея Иверова с героем «Идиота» князем Львом Мышкиным, автор предисловия к роману «Изгой» Н.М. Смирнова сделала тогда тонкое различение: «герой Достоевского болен душевно, Потёмкина – духовно». «Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное» - назидает св. апостол Павел (1 Кор. 15,46). В этом контексте была очевидна прямая связь и органическая обусловленность Иверова и Мышкина, идущая от лермонтовского «героя нашего времени» Печорина. Меняется время, меняются и его герои. «Не плоть, а дух растлился в наши дни» - подчеркивал Ф.И. Тютчев. Еще точнее, перефразируя гениального поэта, можно было сказать так: «И плоть, и дух растлились в наши дни»! Но поставить здесь не восклицательный, а вопросительный знак. Оба таких знака – и вопросительный, и восклицательный, ставил Потёмкин в судьбе своего героя, на изломе его жизненных путей.

Книга доводит до последнего абсурда модель новейшего русского капитализма.

Нам куда проще принять тот факт, что олигархи покупают себе английские замки и футбольные команды, нежели то, что они «тоже пишут». И имеют на это, кстати, законное демократическое право.

Лично мне в литературе интересно не «как», а «что». С точки зрения «как», у меня к Потёмкину, конечно, есть претензии. В его последнем романе буквально тонешь в бесконечных философских монологах, которыми автор мучительно заставляет изъясняться героев, без всякой мотивации, без учета пола, возраста, социального положения и т. д. Все герои романа говорят философским языком. Понятно, что Достоевский — любимый писатель автора, но тогда следовало бы заметить, что у Достоевского самые глубокие философские мысли, вроде «слезинки ребенка», герои высказывают в состоянии крайнего психического экстаза и они всегда мотивированы конкретным житейским случаем. Другой пример — пьеса Горького «На дне», но там слишком «умные» речи бомжей, воров и проституток являются элементом театрального действа, карнавального по своей исходной природе.

Александр Потемкин написал самый пессимистичный свой роман. В его названии прямо и наотмашь обозначена главная мысль автора, с которой чрезвычайно трудно согласиться, несмотря на то, что в ней есть некоторая часть правды. Правда это, собственно, навязчиво лезет в глаза: человеческое, слишком человеческое, которого в предыдущие культурные эпохи казалось слишком много, сегодня, напротив, стало ощущаться как некий дефицит. Презренный гуманизм (в его классическом содержании) все более заменяется брутальным и низменным, тотально разрушающим прежние, сдерживающие скрепы. Роман Потемкина странный – между теми событиями, что происходят в сознании героев, и теми, что являются реальными, очень часто трудно уловить разделительную черту. Все перетекает из одного в другое, превращаясь в «химеры разума». Роман Потемкина очень длинный – автор совершенно не заботится о читателе, как это принято сегодня на рынке литературы (многие страницы он отдает внутренним монологам героев, пространным диалогам, постоянно возвращается к одним и тем же мыслям, не беспокоится о сюжете и фабуле – они вряд ли могут увлечь в силу своей размытости). К тому же достаточно модернистки выглядит его главный прием: раздвоение главного героя Семена Семеновича Химушкина, простого московского мещанина, сдающего внаем комнаты молодым девушкам, шпионящего за ними, но не чуждого и усиленных рефлексий поповоду себя самого и мира вообще. Любимым занятием Химушкина является регулярно устраиваемые «скандалы внутри себя» (они прописаны автором не без юмора и желчи, но сам прием, постоянно повторяющийся, все-таки тяжеловесен). Итак, господин Химушкин, шестидесяти лет, «с невыразительной внешностью, больным воображением, тощим карманом и худым здоровьем», иногда превращается в господина Гусятникова Ивана Степановича (богача, красавца и мецената). Собственно эти два персонажа и определяют движение романа, где «двигаются» они не по законам жанра, а в пространстве неких психо-физических состояних, в бесконечных экспериментах и колебаниях между радостью и ненавистью, любовью и отрицанием.

Перед нами произведение многослойное, глубокое, по-своему незаурядное. Это социальный памфлет, это горячий диспут, это бурный спор автора сразу со всеми, в том числе и с самим собой. Роман «Человек отменяется» Александра Потемкина – явление, на которое можно закрыть глаза, как на что-то слишком раздражающее, мешающее комфортно существовать, но отмахнуться от него, коли ты к нему прикоснулся, невозможно. Стиль автора затягивает своими аргументами, игрой своего интеллекта, иронией и самоиронией. Он требовательно взывает к нам.

- Глумиться над собственным разумом… Смотреть на себя с глубоким презрением. А как жить в мире, который ненавидишь? (Семён Химушкин, герой романа «Человек отменяется»).
- Глумиться над человеком - моё сокровенное желание… Человек – это полное дерьмо, он не заслуживает никакого уважения… Скучно, мерзко. Как можно жить среди них, в их мире? (Иван Гусятников, герой романа «Человек отменяется»).
- Дать пощёчину всему человечеству – этого нынче уже явно недостаточно… Задача – изощрённо наказать человечество за все его проказы! (Виктор Дыгало, герой романа «Человек отменяется»).
- Всё-таки какая-то мистика во всём этом есть. (Александр Потемкин, автор герой романа «Человек отменяется»).

Так ошеломляет тебя чтение романа Потемкина, кого НЕСЕТ - как и тебя несло в мощны пассионарные годы акме твоего! Одно за иное цепляется – и воля вязать, ассоциировать – мыслию, воображением, смехом, злостью, восторгом, ненавистью… - и все игрово, художественно: и страстно, и свободно – от себя и предмета! В радости одоления мира и себя, и всего – Словом: что дается оно, легко воспомоществует тебе – и кчемно! Дивный друг-помощник – и освободитель от полноты тебя, захлебывающееся: в переплеск и перепляс – от избытка, ощущая в себе, как “жилушка по жилушкам так живчиком и переливается!” Как Пушкин про свою дружбу с рифмами:

• Ведь рифмы запросто со мной живут
• Две придут сами – третью приведут.

Не касаясь собственно художественной стороны романа Александра Потемкина «Человек отменяется», (как представляется, она в общем имеет второстепенное значение, т.к. главное в данном тексте - диалогические и монологические вариации вокруг - трагизма «отменённого» бытия человека), - обратим внимание именно на идеологию данного произведения. Содержанием этой идеологии являются размышления не только о нравственной и духовной гибели человека в современную эпоху (о чём многие размышляли и в XX веке), но, возможно, и о прекращении его физического существования в результате уничтожения (или самоуничтожения) человеческой природы как таковой. Тема не нова, поскольку раскрыта в разных связях и отношениях в сочинениях русских философов XX века. (см., напр., работы Н.А. Бердяева «Я» и мир объектов», «Судьба человека в современном мире» и др.).
Это тема кризиса гуманизма - мировоззренческого фундамента новоевропейской культуры (по Бердяеву, гуманизм в XX веке скатился вниз, в царство антихриста). Разумеется, в романе Потёмкина эта тема решается в особой форме и на материале современной жизни. Жанр философского романа позволяет автору представить в диалогической форме различные варианты обсуждения темы трагизма человеческого бытия. В более широком контексте, роман демонстрирует не только собственно «метафизический потенциал», но и заявляет о себе в плане интеллектуальной публицистики, политологии и культурологии (точнее, - культурантропологии).